Последние отзывы

  30  

Когда мы добрались до верхнего этажа, Виктор остановился и заставил меня поклясться, что я буду хранить тайну. Только после этого он нашел в связке Жозефа ключ и открыл массивную дверь, которая вела в южное крыло замка. Мне говорили, что здесь никто не живет — помещения пустуют многие поколения и используются лишь для хранения ненужных вещей. Однако я вошла не без трепета, ибо несколько раз видела, выглянув из окна своей спальни, фигуры, движущиеся в этой части дома. А после наступления темноты видела свет свечи в невидимой руке, скользивший по коридорам.

Оказавшись внутри, мы со всяческими предосторожностями пересекли темный холл, направляясь к комнате, тоже запертой на ключ. Вскоре дверь была открыта; на нас пахнуло затхлостью, когда мы шагнули вперед. Окна в комнате были плотно зашторены и царило ощущение зловещей тайны. «Смотри!» — тихо прошипел Виктор, раздвигая шторы, но только чуть-чуть, так что я не сразу разглядела на стенах вокруг меня ряды прямоугольников в рамах; затем он приоткрыл створку одного из окон в конце комнаты, и луч света прорезал сумрак. Картины, покрывавшие стены, тут же приковали мое внимание. Я увидела прозрачные, словно дымка, фигуры, скользящие по темному лесу, облаченные в бледные одежды, делавшие их похожими на призраки. Исполнены картины, как я со временем поняла, были грубо, даже примитивно, по сравнению с шедеврами в коллекции барона. Но они, что дал мне понять Виктор, и не были ее частью. «Он стыдится их, — шепнул мне Виктор, когда мы шли вдоль полотен, многие из которых висели без рам. — Поэтому их и держат здесь».

Однако мое внимание привлекало не столько художественное достоинство картин, сколько присущая им странная потусторонность. Поскольку, хотя изображены на них были горы и леса, окружавшие замок, в этих знакомых ландшафтах была какая-то особая таинственность. По большей части это были ночные пейзажи, освещенные ущербной луной, словно залитые бледным сиянием. Особенно притягивали взгляд движущиеся в этом призрачном свете фигуры в белом, все женские, насколько я могла судить, хотя их лиц не было видно под низко опущенными капюшонами. Каким-то чудом художник сумел придать им жуткую, зловещую убедительность. Но что они делали в этом нездешнем лесу? На одной картине они лежали ничком на земле, раскинув руки; на другой — стояли, склонившись, словно в молитве, перед разрисованным и увешанным гирляндами пнем; на третьей — взявшись за руки, танцевали среди освещенных луной деревьев под звуки флейты и барабана, на которых играли женщины, их запрокинутые лица обращены к ночному небу, рты раскрыты, словно в вое. От картин веяло жутью — хотя ничего «сатанинского», как обещал Виктор, я в них не увидела.

— Почему ты говоришь, что картины сатанинские? — спросила я.

— Потому что это ведьмы! — возмущенно прошипел Виктор, — Видишь, вон там?

И он потащил меня к группе картин, на которых были изображены фигуры — тоже все как одна женские — без одежды. Я почувствовала, что краснею; Виктор рядом со мной едва сдерживался, чтобы не расхохотаться над моим смущением. По знаменитым произведениям в коллекции барона я уже знала, что в искусстве допускается изображение обнаженного тела, особенно женского. Однако на классических полотнах обнаженные фигуры безупречны по форме и непорочны, тела богинь гладкие, почти как мрамор. В этих же фигурах не было и намека на скромность или изящество. Напротив, они были изображены с чрезмерным реализмом, сидящие или раскинувшиеся, развязно выставив свою наготу — костлявые и толстые, уродливые и роскошные. Тут были безобразные древние старухи с жидкими седыми волосами и молодые статные женщины, кормящие младенцев. Немало было таких, кто ласкал свою нагую плоть, извиваясь в экстазе, что даже мне в моем юном возрасте казалось непристойным. На одном полотне женщина была изображена в необычном ракурсе: сверху, — как она могла бы сама видеть себя: груди, раздвинутые бедра, пальцы запущены в бесстыдно зияющую черноту между ног — сцена, по моим понятиям, немыслимая для искусства. В общем, откровенность, потрясшая и в то же время увлекшая мою детскую душу.

— Взгляни-ка на это, — посоветовал Виктор, указывая на полотно, которое висело в стороне, словно оно было самым шокирующим из всех.

Я сразу узнала то, что на нем было изображено, ибо однажды сама присутствовала при точно такой же сцене! В центре на столе сидела женщина со вздутым животом и отвислыми грудями, голова ее была запрокинута назад, а лицо искажено гримасой неимоверного усилия, ноги разведены в стороны — поза, живо помнившаяся мне. Вокруг нее стояли другие женщины с полотенцами и тазами, как это бывает в кульминационный момент родов, одна из них готовилась принять ребенка. Виктор ткнул пальцем в нарисованное лоно.

  30