очень нудно 
10 
Никому не нужный, никому не интересный мсье скрипит костылем в коридоре пустой больницы. Скрип-скрип-скрип… Такой вот почетный караул.
- Четыре офицера,
- Миронтон, миронтон, миронтень,
- Четыре офицера
- За гробом шли его…
Он помнил – четыре офицера, если считать китаянку Пин-эр, стояли возле смертельно раненного Шевалье, будто четыре капитана при Гамлете. Тот лежал не в гробу – на окровавленной траве. Стонал, бредил, едва шевеля белыми губами. Еще двое – вполне дозревшие покойники – пристроились на краю поляны, пугая стреноженных лошадей. Пистолеты не подвели – обе пули без промаха нашли цели. Торвен стрелял из-под сюртука, не вынув оружия, лежа на боку, но благородные изделия мастера Франсуа Прела не могли оставить зло безнаказанным.
Пожалуй, им и стрелок-то не требовался.
Сюртук был испорчен навсегда. Дыры с обоженными краями не взялся бы латать даже храбрый портняжка из сказки братьев Гримм. Зато д'Эрбенвиль получил свинцовый гостинец в печень, а громила по имени Жак – в голову. Третий успел выбежать на дорогу, чтобы попасть под трость налетевшего Волмонтовича. Вихрем несясь на звук стрельбы, князь срубил мерзавца с седла, по-улански, ни на миг не задумавшись – кто, что, зачем? – и лишь потом соскочил с коня.
Три – один, победа по очкам. Пиррова ухмылка судьбы.
Торвен прикинул, стоит ли заглянуть в палату, и решил погодить. Когда парень умрет, ему скажут – санитару заплачено с лихвой. Лишний раз томить душу не стоит, иначе трещина пойдет дальше, разваливая скорлупу на части. И – прощай, Великий Зануда!
Труповозку к парадному входу!
- Вокруг его могилы,
- Миронтон, миронтон, миронтень,
- Вокруг его могилы
- Фиалки расцвели…
Нет, песня про Мальбрука никуда не годилась. Никакого оптимизма, сплошной упадок духа. И вообще, кругом не жизнь, а чистая романтика. Темный коридор, Смерть с косой дежурит у входа, инвалид с костылем предается мрачным мыслям…
Торбен Йене Торвен хмыкнул, жалея себя, горемычного. Бедный он, бедный, непутевый, калечный! Что еще? Юные девицы стороной обходят, глазки не строят. Ножка болит, ручка болит. В темноте страхи прячутся – страшные. Всплакнуть. Вздохнуть. Нюни распустить. Все, вроде бы? Все! Ну, тогда на коня, юнкер – и аллюр «три креста».
Дуви-ду, дуви-ди!
Костыль приударил о доски пола – как трость пана Волмонтовича. Или – копыта Дикой охоты.
– …Так точно, господин полковник. И у нас Дикая Охота есть.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Как же без нее?
Черные всадники на белом снегу – казачий разъезд. Вечер, сумрак, зябкий ветер. На плечах – чужая шинель с чужими погонами. Чужое имя, чужая память.
Чужая страна.
– Но у нас считается, что предводитель Охоты – не Дитрих Бернский, а Вальдемар Аттердаг. Этот датский король, господин полковник, правил очень давно.
– Когда?
– Пятьсот лет назад.
Излагай, юнкер. Не стесняйся. Полковнику фон Клаузевицу приспичило поболтать с адъютантом о народных суевериях. И такое бывает, пусть редко.
– Чем он славен, ваш Аттердаг?
– Это датский Бонапарт. Рассорился со всеми соседями – и пошел воевать. Даже сюда добрался.
Торвен прикусил язык. Подробности ни к чему. Каждому датчанину известно, кто таков Вальдемар Великий, завоеватель Балтики. А вот немцу знать такое не обязательно. Не правда ли, герр Иоганн фон Торвен?
Разъезд исчез в сумерках. Скоро ночь – долгая декабрьская ночь, за которую многое решится. Казаки уехали в сторону прусских позиций. Для всех – на разведку, но недаром полковник Клаузевиц лично явился проводить разъезд. Дикая Охота? А что, похоже. Низкорослые, гривастые кони; бородатые, увешанные оружием всадники…
Торвен искоса глянул на обычно невозмутимого полковника. Волнуется, даже в темноте заметно. Потому и о Дикой Охоте вспомнил. А нам волноваться ни к чему, не правда ли, герр фон Торвен?
Чужое имя, чужая страна. Ледяной декабрь 1812-го.
Год назад доброволец Черного Ольденбургского полка Торвен вышел из госпиталя. Рана была второй – с первой обошлись перевязками, нынешняя заставила месяц проваляться на жесткой койке. Торвен чувствовал себя дезертиром, рвался обратно в полк, желая поквитаться с мерзавцами-шведами. Но – не пришлось. Накануне Рождества его вместе с десятком молодых солдат и офицеров вызвали в Амалиенборг. Все были уверены – за наградами. Фредерик VI не жалел крестов и медалей для своих верных датчан. Медаль Торвен действительно получил, но речь пошла о другом. Его Величество, обождав, пока лакеи плотно закроют двери, обратил внимание гостей на некую любопытную деталь. Собравшиеся господа, насколько ему известно, отменно владеют немецким – ничуть не хуже, чем родным. И, предупреждая недоумение, пояснил:
10 
