Последние отзывы

  59  

О: Отчего же не постегать, коли просите.

В: На такую сердиться – много чести. Повторяю: все ли ты уяснила?

О: Все.

В: Добро. А теперь, мадам, пошла вон. Видеть не могу эту скверную размалеванную харю.

Jurat die quarto et vicesimo Aug. anno domini coram me ^[80].

Генри Аскью.

ДАЛЬНЕЙШИЙ ДОПРОС И ПОКАЗАНИЯ МИСТЕРА ФРЭНСИСА ЛЕЙСИ,

данные под присягою августа двадцать четвертого числа anno praedicto ^[81].

В: Сейчас, сэр, я хочу вернуться к двум обстоятельствам из ваших вчерашних показаний. В тот раз, когда мистер Бартоломью описывал свои занятия, или в приведенных вами рассуждениях при осмотре капища в Эймсбери, или же при иных беседах не усмотрелось ли вам, что он обращается к этим предметам лишь затем, чтобы любезности ради развлечь вас разговором и тем скоротать досуг? Или он не в силах был умолчать о вещах, основательно его занимающих, – а лучше сказать, едва ли не единственно его занимающих? Не пришло ли вам на мысль, что любовник верно изрядный чудак, если груда камней производит в нем больший пыл и красноречие, нежели чем предвкушение встречи с той, которую он, по его словам, боготворит? Другому юноше всякий лишний час пути показался бы мукой, а этому ради ученых исследований и задержка нипочем. Не странное ли соседство – безудержная страсть и сундук с учеными трудами?

О: Конечно, я об этом задумывался. Но что побуждало мистера Бартоломью к этим разговорам – простая причуда или глубокий интерес, – я в ту пору так и не разобрал.

В: А сейчас что скажете?

О: Скажу, что под конец мистер Бартоломью признался: никакая девушка его в Корнуолле не дожидалась. То был лишь предлог. Истинная же цель нашего путешествия мне, сэр, неизвестна и поныне – как вы увидите из дальнейшего.

В: Что, по-вашему, он разумел, говоря о меридиане своей жизни?

О: Трудно понять подобное этому темное и затейливое иносказание. Но должно быть, он разумел хоть сколько-нибудь прочную веру или убеждение.

Боюсь, принятое у нас исповедание веры отрады ему не приносило.

В: Вы ничего больше не рассказали о его слуге. Каков он вам показался в дороге?

О: Сперва я не нашел в нем почти ничего достойного замечания – сверх того, о чем говорил давеча. Но позже мне открылись некоторые подозрительные стороны его натуры. Как бы их описать? Одним словом, мистер Аскью, меня взяло сомнение, а слуга ли он на самом деле, не был ли он нанят для этой роли подобно нам с Джонсом. Причиною тому были не его поступки, ибо, выполняя хозяйские повеления, он выказывал если не расторопность, то подобающее усердие. Но вот манеры его отзывались какой-то – не скажу дерзостью, но... Никак не подберу верное слово. Стоило хозяину отвернуться, он поглядывал на него с таким видом, будто он сам хозяин и знает не меньше своего господина. В этих взглядах угадывалась скрытая неприязнь, я бы сказал – зависть, какую подчас питает дюжинный актеришка к своему прославленному собрату по ремеслу. На людях-то они друг другу улыбаются и расточают похвалы, а в душе завистник ворчит: «Ишь вознесся! Дай срок, уж я тебя подлеца за пояс заткну».

В: Вы говорили об этом с мистером Бартоломью?

О: Напрямик не говорил, сэр. Но однажды за ужином – дело было в Уинкантоне – я завел речь о Дике и мимоходом обронил, что не возьму в толк, с чего бы это мистеру Бартоломью вздумалось принять на службу убогого. На что он ответил, что его с Диком связывает не столь скороспелое знакомство, как может показаться: Дик родился в поместье его отца, он сын женщины, ставшей его – мистера Бартоломью – кормилицей. Вскормленные одной грудью, они суть молочные братья. «Более того, – продолжал он, – по прихоти звезд мы впервые увидели свет и испустили первый вздох в единый час, в один и тот же осенний день». В детстве они с Диком были неразлучны, а когда мистеру Бартоломью пришло время обзавестись собственным слугой, должность эта досталась Дику. Мистер Бартоломью рассказывал: «Всему, что Дик знает и умеет, он обязан мне: никто как я научил его изъясняться знаками, исполнять свою службу, держаться приличным образом. Без меня он бы так и остался дикарем, неразумием своим подобным скоту, и сделался бы посмешищем деревенских мужланов, если бы те прежде не забили его насмерть камнями». Тут-то, сэр, и я ввернул, что взгляды, которые Дик бросает на хозяина, мне не нравятся.

В: И что на это мистер Бартоломью?

О: Рассмеялся. То есть почти рассмеялся: настоящего смеха я не слышал от него ни разу. Так вот, этим своим смешком он как бы желал выразить, что я заблуждаюсь. Затем промолвил: «Знаю я эти взгляды, всю жизнь их ловлю.

  59