Лёгкий, ненавязчивый романчик 
141 
В: Разве то обстоятельство, что она находилась сразу в двух местах, не показывает со всей очевидностью, что это вам пригрезилось во сне?
О: Тебе доказывает, а по мне – все равно это не сон. Как не во сне я и сама точно брела тем самым лугом.
В: Что делалось при этом с Его Милостью? Не приметили вы, в каких чувствах наблюдал он видение за окном? Был ли он заворожен им, верил ли, не верил?
О: Я тогда о нем вовсе позабыла, и о Дике тоже – по крайности в ту минуту. А до того и правда бросила как-то взгляд. Его Милость смотрел не в окно, а на меня, словно больше любопытствовал узнать, каково покажется это зрелище мне. Как джентльмен в театре: сидит рядом с дамой и все больше не на сцену, а на нее.
В: Не показывает ли это, что зрелище уже было ему знакомо, что вас привезли туда с намерением представить вам картину, виданную им прежде?
О: Этого я не знаю. А он поймал мой взгляд и улыбнулся, как бы разумея:
«Смотри не на меня, а вон на что».
В: Как именно улыбнулся?
О: Как никогда прежде. Как дитяте, убеждая его смотреть, если хочет понять.
В: А Дик? Что он?
О: Точно как я: глядел и изумлялся.
В: Хорошо. Что там было дальше на этом лугу?
О: И вот, как я сказывала, вообразилась я себе идущей по лугу. Вдыхаю благоухание цветов и скошенной травы, слышу, как дрозды да жаворонки поют-заливаются и косари тоже поют...
В: Что они пели? Разобрали вы слова, узнали напев?
О: Напев, сдается мне, старинный: я такой слыхала еще в младенческие лета, хоть родительская вера к музыке и не благоволит. Да, напев, похоже, был моему слуху не чужой.
В: Он и сейчас вам помнится?
О: Ах, когда бы так!
В: Рассказывайте дальше.
О: Иду, и мнится мне – попала я в рай, обитель жизни вечной и вечного блаженства, вдали от жестокого мира, лежащего во зле, от премерзких моих прегрешений и суетности, за которые уже чаяла я себе скорого прощения.
Иду, а повсюду разливается свет без конца без края, и все вокруг свет, и тени в душе моей как не бывало. Иду к тем трем людям под деревом и чувствую – время течет по-особому, неспешно, как всякое движение, увиденное в сонном мечтании. И старец поднял руку и сорвал с ветки над своей головой один плод и отдал его той, матери, и она приняла его и протянула мне. Дар невелик, просто скромное угощение, но душа моя вся к нему устремилась. Хочу его взять, прибавляю шагу – ничего не выходит. И тут бросилось мне в голову, что тот, с косою в руках, – сын старца, и женщина имеет те же черты, и все они суть одна семья. Вот когда в первый раз в душе моей крохотно, радостно затеплился огненный язычок. И тогда открылось мне, кто эти трое под деревом. Что я теперь говорю тебе ясными словами, было в тот миг не больше как дрожь, гадательность, шепот – лучше назвать не умею. Я ведь тогда была как ты: всю эту великую странность брала под сомнение. Сам знаешь: я росла среди квакеров и не мыслила божества таким – имеющим плоть, человеку подобным, а думала, что оно есть лишь дух и внутренний свет. Ибо «друзья» учат: «Нет истинного духа в образе и подобии, и образ и подобие – не от истинного духа». Да и смела ли я, великая грешница, надеяться, что удостоюсь такого? И приключилась тогда самая странная странность: тот, с косой, указал на не скошенную еще траву подле себя, и я, поглядев, увидала в траве во всем с ним сходного человека. Он лежал на спине и как будто бы спал, а рядом валялась коса. И был он, словно покойник, осыпан цветами. Но во сне он улыбался, и такая точно улыбка была на лице того, кто указывал. Довольно, не стану больше таиться! Да, да, тысячу раз да! Те двое были одним, и был это никто как один, не имеющий ровни, перед людьми совершеннейший, – Господь наш Иисус Христос, умерший за нас и воскресший!
В: Ба, да мы, никак, уже в небесах очутились? Из шлюх да в святые?
О: Смейся, смейся. И впрямь, не смешно ли, что я так поздно догадалась?
Что другие – святые – постигали в мгновение ока, я от смятения мыслей постигла не вдруг. Вот говорят, истина открывается в единый миг. Но случается ей и замешкать. Так и со мной. В пору самой посмеяться над своей непонятливостью. Теперь же я знаю, и знаю неложно, что предстала я, недостойная грешница, пред очи Отца и Сына. Да-да, вот кто были те двое, что стояли передо мной попросту, в образе двух работников в поле. Добро бы только их не признала, а то ведь не признала и ту, на чье плечо склонялась. Это уж верх непонятливости и слепоты.
В: Довольно загадок! Признавайся, кто была та женщина!
141 
