Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
33 
А дальше что пошло? Горбачев принялся продавать ГДР Федеративной Республике. Продавать Восток Западу! Шестнадцать миллионов граждан социалистической страны были выставлены со всеми своими землями, домами, живностью и предприятиями на величайший в истории человечества аукцион рабов. Почему никто не возмутился? Под конец правления Эриха кучка нытиков и хулиганов жаловалась на отсутствие свободы заграничных поездок. А когда их погнали, как стадо свиней на базар, никто не пискнул. Шестнадцать миллионов граждан ГДР в обмен на тридцать четыре миллиарда дойчемарок – вот какое дельце сварганили Горбачев с Колем, самое черное злодеяние за всю историю социализма. И вдобавок Горбачев выклянчил у Коля еще семь миллиардов и довольный, как та самая безмозглая бабка с картошкой, прикатил домой. Сорок один миллиард марок – нынешняя цена предательства, тридцать сребреников социалистического Иуды. И все это сошло ему с рук. Армия, КГБ, Политбюро сметали на живую нитку халтуру – этот их незадачливый дохлый путч. И только. Все сошло ему с рук, они все ему позволили.
«В стенах тюремных узнаешь ты: камни дробятся, но души тверды». Но запах, доносящийся из России-матушки, говорит о другом. Истлевшими душами воняет нынче Россия-матушка.
– Думаю, вам будет интересно послушать один анекдот, – сказал Атанас.
– Как же ты здорово угадываешь желания!
– Правда?
– Конечно. И еще одно мое желание исполни – передай мне, пожалуйста, пива. А теперь рассказывай.
– Ты лентяй, и так нажил уже двухлетний государственный долг.
– Ладно, Атанас, давай свой анекдот…
– А история простая. Жили-были трое мужиков, назовем их Желю, Вуте и Жоре. Про них особенно необходимо послушать тем, кто не может сам себе даже пива налить. Так вот, полеживают однажды три этих достойных крестьянина на берегу речки и болтают, как положено, о том о сем. «А скажи-ка мне, Желю, – говорит один, – если б ты стал царем и все было бы в твоей власти, что бы ты сделал прежде всего?»
Желю подумал и говорит: «Да, дело мудреное. Думаю, я наварил бы себе каши и натолкал бы туда сала сколько влезет, как я люблю. И тогда уж больше мне ничего не надо».
«А ты, Вуте? Что ты бы сделал, если б стал царем и все было б в твоей царской власти?»
Вуте думал чуть дольше, чем Желю, а потом сказал: «Знаю, что я сделал бы. Завалился бы на сеновал и лежал бы там сколько душе угодно».
«Ну а ты, Жоре? – спросили у третьего. – Что ты сделал бы, если б стал царем и все было бы в твоей царской власти?»
Жоре думал еще дольше, чем двое первых. Скреб в затылке, ерзал, жевал травинку, и чем дольше думал, тем больше хмурился. В конце концов он сказал: «Черт бы вас побрал. Вы оба уже расхватали все самое лучшее, и мне ничего не осталось».
– Это из каких же времен анекдот, Атанас? Из эпохи Перемен, из мрачных дней коммунизма или из ранних лет фашистской монархии?
– Это анекдот обо всех людях и на все времена. ПИВА!
– Слушаю вас, генерал.
– Господин Генеральный прокурор, я хотел бы прежде всего выразить…
– Не надо, генерал, не беспокойтесь. Расскажите, что у вас сегодня.
– Займемся документами, господин Генеральный прокурор. Начнем с того, что лежит наверху.
Солинский раскрыл папку. Первая бумага была озаглавлена просто «Памятная записка» и датирована 16 ноября 1971 года. На ней не было грифа какого-нибудь министерства или одного из отделов госбезопасности. Полстраницы на машинке и две подписи. Даже не подписи – инициалы. Генеральный прокурор читал медленно, автоматически переводя профессиональный жаргон на нормальный язык. Одно из немногочисленных искусств социализма – умение продираться сквозь канцелярскую тарабарщину.
«Записка» была посвящена проблемам, связанным с внутренними диссидентами и зарубежными клеветниками. Оплачиваемые американцами эмигранты обливали грязью в своих радиопередачах Партию и Правительство. А внутри страны имелись слабые, легко внушаемые людишки, которые верили клевете и пытались ее распространять. Клевета на государственный и общественный строй считалась, согласно Уголовному кодексу, одним из видов подрывной деятельности и наказывалась соответствующим образом. Тут Солинский споткнулся. «Виновные в подрывных действиях, – прочитал он, – должны быть обезврежены любыми необходимыми методами».
– Любыми необходимыми методами?
– Это термин; он означает самые решительные меры, – ответил Ганин. – Более решительные, чем просто «необходимые методы».
33 
