Последние отзывы

  15  

Поскольку Стойо Петканов отказался от сотрудничества с государственными адвокатами Милановой и Златаровой, было решено, что обычные профессиональные взаимоотношения между обвинением и защитой переносятся непосредственно на подсудимого. В связи с этим в перерывах между заседаниями Петр Солинский отправился на шестой этаж Министерства юстиции (бывшее здание Госбезопасности) с документами, на знакомство с которыми защита имела право. Бывший президент во время этих встреч держался более спокойно, хотя и не становился любезнее.

Каждое утро дежурный милиционер клал на стол Петканову стопкой свежие номера пяти газет. Каждое утро Петканов извлекал оттуда «Правду», орган Социалистической (бывшей Коммунистической) партии, оставляя в неприкосновенности «Страну», «Народ», «Свободу» и «Новое время».

– Что говорит дьявол, вам, значит, неинтересно? – спросил однажды Солинский, увидев Петканова, склонившегося над партийным евангелием.

– Дьявол?

– Наша свободная пресса.

– Свободная, свободная. Вы прямо фетиш сделали из этого слова. У вас встает от него, что ли? Свобода, свобода, глядишь, в штанах и зашевелилось, а, Солинский?

– Вы же сейчас не в зале суда. Зрителей нет.

Милиционер в дверях был глух и нем.

– Свобода! – чуть ли не выкрикнул Петканов. – Свобода – это подчинение воле большинства.

Солинский ответил не сразу. Много раз он слышал эту песню, она ему уже в печенки въелась. Наконец он негромко спросил:

– Вы в самом деле в это верите?

– То, что называете свободой вы, не что иное, как привилегии социальной элиты.

– Вроде спецмагазинов для членов партии? Это согласовывалось с волей большинства?

Петканов сбросил со стола газеты.

– Ваши журналисты шлюхи. Я предпочитаю своих собственных шлюх.

Дискуссия не очень-то получалась, и все же Генеральный прокурор подумал, что некоторая польза в ней была. Ему ведь надо было изучить противника, почувствовать его, научиться предвидеть его непредвиденные выпады. Как ни в чем не бывало он продолжал поучающим, резонерским тоном:

– Здесь газеты разного уровня. Может быть, вы прочтете, что пишет о вашем процессе «Новое время»? У них вовсе не банальный взгляд.

– Да мне лучше сунуть голову в бочку с дерьмом, чем мучить себя таким чтением.

– Вы, стало быть, никак не хотите понять нас?

– Эх, Солинский, знал бы ты, как мне осточертела эта дискуссия. Все это мы обдумали уже давным-давно и нашли верное решение. Даже твой отец повертел хвостом пару месяцев и согласился с нами. Кстати, ты ему передал мой привет?

– Термин «независимая пресса» для вас, значит, пустой звук?

Петканов вздохнул патетически, словно Генеральный прокурор вздумал втолковывать ему теорию о вращении Солнца вокруг Земли.

– Пойми, все борются друг с другом. Все газеты принадлежат каким-нибудь партиям, защищают чьи-то интересы. Либо капиталистов, либо народа. Удивляюсь, как вы этого не видите.

– Но есть газеты, принадлежащие тем самым журналистам, которые там работают.

– Значит, они принадлежат худшей из партий – партии личного интереса. Чистейшее выражение буржуазного индивидуализма.

– Но есть ведь и такие журналисты, которые, как вам ни покажется странным, способны изменить свои взгляды. Независимо ни от кого они делают собственные выводы, потом проверяют их и перепроверяют и в результате приходят к иным взглядам.

– Иными словами, ненадежные шлюхи, – сказал Петканов. – Шлюхи-психопатки.

Никто не сомневался в том, что произошла революция; однако это слово не произносилось вслух даже с эпитетами «бархатная» или «мягкая». Этот народ, обладая развитым чувством истории, терпеть не мог пышных терминов. Большие ожидания последних лет не желали проявиться в громких словах. Так, вместо «Революция» употреблялось слово «Перемены», и историю теперь делили на три безобидных периода: «до Перемен», «во время Перемен» и «после Перемен». Вспомните, в истории, куда ни загляни, сразу начинается: реформация и контрреформация, революция и контрреволюция, фашизм и антифашизм, коммунизм и антикоммунизм. Все великие движения, словно в соответствии с каким-то законом физики, вызывают столь же мощное противодействие, но тут люди произносили слово «Перемены», и этот милый эвфемизм позволял чувствовать себя намного спокойнее: трудно вообразить себе нечто, называющееся «контрпеременами» или «антипеременами», а потому, возможно, и самого явления удастся избежать.

  15