XCI

Закрепленный Обрядом талант редко подводил фратера Гонория.

Кармелит был уверен, что логика с наблюдательностью верны хозяину и сейчас.

Не единожды за последний месяц, пока Гонорий ждал фратера Августина, ему доводилось видеть странное поведение монахов. Шел себе брат, шел и вдруг застыл столбом. Эдаким маленьким Вавилонским Столпом, готовым рухнуть. Миг, другой… Наконец, словно очнувшись, несчастный ошарашенно моргал, осенял себя Святым Круженьем и спешил дальше. Разумеется, декан Белого капитула не преминул поговорить с местным клиром^[51] и вскоре уже достоверно знал: людям видится одно и то же.

Плоский мир-картина, грозящий осыпаться никчемной мишурой, обнажая тайное, небывалое…

…Кукла!.. хочу!..

Дальше – больше. Крестьяне окрестных сел, собравшись вскладчину, заказали в обители молебен против «бесовского искуса». Обеспокоенная братия, не требуя доплаты, отслужила целых три молебна. Молились истово, с душой – однако наважденье и не думало исчезать, исподтишка терзая своих жертв. Дважды «бесовский искус» настигал самого Гонория. И оба раза, очнувшись, он задавался вопросом: что же готово проступить из-под сыпи красок? Этот, в сущности, глупый вопрос все более занимал декана. Где исток видений? Что кроется за этим? Знамение, ниспосланное свыше? Козни Врага рода человеческого? Или… или нечто иное, вполне земное, чему пытливый ум рано или поздно сумеет найти разгадку?

«Поздно» кармелита не устраивало.

Его время было на исходе.

Вскоре в обитель зачастили собратья Гонория по обету странствий. Нищенствующие монахи принадлежали к разным орденам, но у каждого находилась пара слов для босого привратника. К моменту появления Душегуба Гонорий был осведомлен о многом. В том числе и о неудачных Обрядах. Звенья срастались в цепь. Нити свивались в клубок. И растерянность мейстера Филиппа, его согласие провести кармелита в богадельню стали новым фрагментом, дополняющим общую картину.

«Бесовский искус» и провалы Обрядов – взаимосвязаны.

Возможно (хотя и не обязательно!), Гильдии известна причина. Зрел гнойный нарыв. Не суля ничего хорошего, вызывая беспокойство гильдейцев. Заставляя их идти на риск, любой ценой восстанавливая status quo.^[52] Такой случай грешно упускать. Не исключено, что под давлением сложившихся обстоятельств Гильдия наконец пойдет на сотрудничество, от которого до сих пор умело уклонялась, не желая делиться влиянием.

Что ж, декан Белого капитула готов сделать первый шаг навстречу. Шаг в дверь, ведущую в святая святых Гильдии.

В богадельню.

– …К вам гость, брат Августин.

От гостя брат Августин шарахнулся, как Сатана от причастия. Или как праведник от Искусителя – что, пожалуй, являлось более точным сравнением. Кармелит на всякий случай занял позицию у двери кельи. Он вполне допускал, что мейстер Филипп может попытаться увильнуть от выполнения обещания. Значит, стоит перекрыть путь к бегству. Однако Филипп ван Асхе даже не обратил на (…треск сучьев; летят искры в ночное небо…) это внимания.

– Благословите, святой отец, ибо изумлен. Не ожидал, что вам удастся самостоятельно оставить наш маленький рай. Ей-богу, не ожидал. Вы снова меня удивили.

На этот раз у Душегуба нашлись силы выдавить из себя улыбку. Однако выглядела она не лучшим образом, отдавая кисловатой фальшью.

– Что вам от меня нужно?

– Отец Гонорий любезно согласился провести меня к вам. И даже пообещал разрешить вам покинуть стены сей обители. В обмен на услугу с моей стороны.

Босой кармелит кивнул:

– Помните, брат Августин: мы с вами говорили о возможности совместного посещения богадельни? Считайте, что ваши сомнения разрешились наилучшим образом. Мейстер Филипп любезно согласился взять меня с собой. Но наш милый мейстер настаивает, чтобы вы были нашим третьим попутчиком. Не беспокойтесь, дозволением приора Бонифация я уже озаботился.

Целая буря чувств отразилась на лице фратера Августина, когда он брал записку приора. Ему было страшно возвращаться в стены богадельни. Он верил мертвому Бурзою. Однажды ночью все случится на самом деле. Однажды цистерцианец проснется, твердо убежденный в том, что до сих пор отказывалась принимать его душа. Проснется другим человеком. Что в нем останется от теперешнего монаха? Останется ли хоть что-нибудь?

  134