Последние отзывы

  65  

8 0КТ 1869 ВОДЯНКА.

Хм-м-м. Он скользнул курсором вверх к Томасу Джефферсону.

4 ИЮЛЯ 1826 ХРОНИЧЕСКАЯ ДИАРЕЯ.

Резерфорд Б. Хейс.

17 ЯНВ. 1893 ПАРАЛИЧ СЕРДЦА.

Диагнозы дышали очаровательной стариной — провинциальные эвфемизмы для толком не понятых причин. Эта часть банка КОНа, вероятно, не обновлялась много лет. Грегори это одобрил: только правильно, чтобы причина вашей смерти давалась в терминах вашей эпохи. Очень корректно.

Захария Тейлор, ХОЛЕРА МОРБУС ПОСЛЕ НЕУМЕРЕННОГО ПОГЛОЩЕНИЯ ОХЛАЖДЕННОЙ ВОДЫ И ОХЛАЖДЕННОГО МОЛОКА, А ЗАТЕМ БОЛЬШОГО КОЛИЧЕСТВА ВИШЕН. Улисс С. Грант, РАК ЯЗЫКА. Это выглядело чуть более в точку. Грегори невозмутимо прокурсорил весь список. Болезнь Брайта. Анемия. Застрелен. Застрелен. Водянка. Астма. Холера. Ревматическая подагра. Истощение здоровья. Старость.

Список пробудил в Грегори нарастающую зависть. Какими разнообразными и романтичными были тогда пути смерти. Теперь вы умирали только от Мягкой Кончины, старости или от какой-то из все уменьшающегося набора банальных болезней. Водянка… Астма… Холера морбус… словно дополнительная свобода иметь впереди столько возможностей. Грегори задержался на Резерфорде Б. Хейсе. Паралич сердца. Вероятно, боли и страха вы испытали столько же, как при любой другой болезни; но зато какая память о вас! Он умер от Паралича Сердца, прошептал про себя Грегори. Возможно, от этого следовало умереть Казанове. И у него возникло желание изобрести хотя бы одну совсем новую причину смерти, что-то такое, чтобы поразить собственную эпоху. В 1980-х годах, внезапно вспомнил он, была открыта особая категория заболеваний. Ее назвали Аллергией Двадцатого Века. Жертвы — немногочисленные, но получившие огромную прессу — выдавали хронические реакции на все аспекты современной жизни. Вполне возможно, что они реагировали бы точно так же и на девятнадцатый век, однако тогда их заболевание получило бы безапелляционное, но благоуханное название вроде «мозговой лихорадки». Двадцатый век, более в себе сомневавшийся, предпочел назвать этот недуг аллергией на собственное время. Грегори очень бы хотел оказаться первым больным чем-то вроде этого. Финальная судорога изобретательности в знак прощания. Он забыл, для чего спросил о смерти президентов. Проверил Казанову — нет, не от паралича сердца, а просто от старости.

— Полагаю, есть одно утешение, — сказал Грегори матери вечером. — Это не может продолжаться.

— О да. Это не продолжается. Это кончается. В том-то и суть, верно?

— А! Нет. Я имел в виду, продолжать думать про это, а не то, что происходит на самом деле. КОН выдал отличную фразу, когда я спрашивал о чем-то другом: «Невозможно смотреть на солнце или на смерть, не моргая».

Джин Серджент улыбнулась — почти самодовольно, — показалось ее сыну. Нет, пожалуй, это неверно — в конце-то концов, она никогда не любила казаться умной; может быть, она просто что-то вспоминала. Грегори следил за ней. Она медленно-медленно закрывала глаза, будто темнота помогала ей яснее увидеть прошлое. Когда ее веки наконец плотно сомкнулись, она заговорила.

— Нет, на солнце можно смотреть пристально. За двадцать лет до твоего рождения я знавала человека, который научился смотреть на солнце.

— Через закопченное стеклышко?

— Нет. — Медленно, не открывая глаз, она подняла левую руку к лицу, потом чуть растопырила пальцы. — Он был пилотом. И ему пришлось набраться знаний о солнце. После некоторого времени к нему можно привыкнуть. Просто смотреть надо сквозь раздвинутые пальцы, и тогда ты справишься. Сможешь смотреть на солнце столько, сколько захочешь. — Может быть, подумала она, может быть, через какое-то время у тебя между пальцев вырастут перепонки.

— Ну, это выглядит чудесным приемом, — сказал Грегори. — Хотя, полагаю, не легко решить, хочешь ты им овладеть или нет.

Джин открыла глаза и посмотрела на свою руку. Удивилась и немного расстроилась. Она забыла, насколько распухли суставы ее пальцев за последние тридцать лет. Короткие обрезки веревки с нанизанными лесными орехами — вот как выглядели ее пальцы теперь. А когда она попыталась раздвинуть пальцы медленно, открыть их осторожно, как жалюзи, то узловатые суставы сразу же пропустили слишком яркие полоски света. Она не могла сделать то, что был способен делать Проссер Солнце-Всходит. Она была очень старой, и ее пальцы пропускали слишком много света.

— По-твоему, — сказал Грегори нервно, — тревожиться из-за всего этого нет смысла?

  65