На южной оконечности Кюсю, на восточном побережье полуострова Осуми есть бухточка под названием Сибуси, в воды которой смотрит порт Фукусима. В порту происходила разгрузка и погрузка судна. Когда судно выходило из бухты в открытые воды, оно развивало такую скорость, что через двое или двое с половиной суток достигало берегов Окинавы.
В свободное от погрузки и разгрузки время члены экипажа валялись на татами в главной светло-зеленой каюте и крутили на портативном проигрывателе пластинки. Пластинок было раз-два и обчелся. Без конца звучали одни и те же песни — «Матрос», «Гавань», «Туман», «Воспоминания девушки», «Сакэ», «Южный Крест». Старая игла поскрипывала в бороздах заезженной пластинки, песни хрипели и шипели, а заканчивались вздохами и всхлипами. Главный механик если и выучивал какую-нибудь мелодию, то напевал ее беспрерывно весь рейс, правда в следующем уже не мог вспомнить ни единой ноты. У него было плохо со слухом. Стоило судну неожиданно покачнуться, игла сползала с виниловой пластинки, царапая поверхность.
Кроме того, ночи матросы проводили за бесконечными разговорами. Их споры о дружбе и привязанности, о любви, женитьбе и прочем, прочем, прочем тянулись часами. В конце концов победителем выходил самый упрямый спорщик. Ясуо вызывал восхищение у взрослых членов экипажа своей безупречной логикой и аргументацией. Как-никак он возглавлял на острове отделение молодежной лиги. Синдзи сидел молча, обхватив руками колени, с улыбкой слушая, что говорят другие. Иногда главный механик шептал капитану:
— Ну и простофиля же этот парень!
Жизнь на судне была весьма хлопотливой. Сразу же после подъема драили палубу, затем новичков заставляли делать всякую грязную работу. Ясуо то и дело отлынивал. Он считал, что с него хватит и служебных обязанностей. Вначале никто не замечал, что Ясуо ленится, потому что Синдзи всячески покрывал его. Но однажды утром Ясуо увильнул от уборки палубы, сделав вид, будто пошел по нужде в гальюн, а сам отправился в каюту отсыпаться. На брань боцмана Ясуо ответил заносчиво:
— Я, между прочим, когда вернусь на остров, стану зятем Тэруёси, и тогда хозяином этого судна буду тоже я!
Боцман опешил и, поразмыслив над перспективами этого парня, на всякий случай умерил свой гнев — перестал ругать Ясуо в глаза. Однако пожаловался на строптивого новичка капитану. В конце концов все это не пошло парню на пользу.
Синдзи, загруженный делами, не имел времени даже любоваться фотографией девушки ни перед сном, ни на вахте. Никто больше не видел этой фотографии даже краем глаза. И вот однажды она пропала. Не иначе стащил Ясуо — ведь это он хвастался своей скорой женитьбой на дочери старика Тэруёси. Синдзи решил выяснить и пошел на хитрость. Он спросил, не брал ли Ясуо с собой фотографии Хацуэ.
— Ага, брал, — выпалил Ясуо.
Так Синдзи поймал его на вранье. Он был счастлив, что фотография нашлась. Ясуо небрежно спросил:
— Ты тоже брал?
— Ты о чем?
— Фотографию Хацуэ…
— А, нет, я не брал!
Синдзи солгал. Произошло с ним это, кажется, впервые.
Шхуна «Утадзима» прибыла в Наху. После карантина судно вошло в гавань, встало под разгрузку. На якоре они простояли около трех суток. Из провинции в центральные районы страны перевозили металлическую стружку, которую загружали в закрытом порту Унтэн — на северной оконечности Окинавы, куда во время войны высадился американский военный десант. Чтобы войти в Унтэн, требовалась санкция властей.
Экипаж не получил разрешения сходить на берег. Довольствовались тем, что ежедневно глазели с палубы на плешивые горы пустынного острова. Во время оккупации все деревья на острове были сожжены американскими войсками — из страха перед неразорвавшимися снарядами. Пейзаж острова напоминал о недавних событиях в Корее. Рев истребителей, совершавших учебно-тренировочные полеты, не прекращался весь день. По широкой бетонированной трассе туда и сюда проезжало невесть сколько легковых, грузовых и военных автомобилей, сиявших на летнем субтропическом солнце. Новенькие, наспех построенные вдоль дороги казармы отсвечивали антрацитовым глянцем. Залатанные цинковым железом крыши разрушенных жилых домов уродливо торчали среди унылого островного пейзажа.
За агентом из местного отделения компании «Я. Г. П.» с борта сошел первый помощник капитана. Наконец на перегон судна пришло разрешение. Шхуна «Утадзима» вошла в порт, загрузилась стружкой. Тут получили сообщение о том, что на острова Окинавы надвигается тайфун. Чтобы убежать от него, судну следовало немедленно покинуть порт. Корабль двинулся прямо на Японию.[11]