Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
81 
— Куда? — нахмурился Брэйлинг-два.
— Неважно.
— В корпорацию «Марионетки»? Чтобы они приехали и забрали меня?
— Нет, нет — у меня такого и в мыслях не было! — Брэйлинг попытался рвануться к двери. Железные пальцы сомкнулись на его запястьях.
— Руки прочь!
— Нет.
— Это тебя моя жена подучила?
— Нет.
— Она догадалась? Она говорила с тобой? Она знает? Это ее рук дело? — Он пронзительно закричал. Чужая ладонь зажала его рот.
— Ты так и не узнаешь, верно? — вежливо улыбнулся Брэйлинг-два. — Так и не узнаешь.
— Она наверняка догадалась, она наверняка тебя подучила! — брыкался Брэйлинг.
— Я собираюсь поместить тебя в ящик, — сообщил Брэйлинг-два, — закрыть его и ключ потерять. А потом я куплю еще один билет до Рио, для твоей жены.
— Нет, нет, погоди. Постой же. Не сходи с ума. Давай все обсудим!
— Прощай, Брэйлинг. Брэйлинг окаменел.
— Что значит — прощай?
Десять минут спустя миссис Брэйлинг проснулась. Она приложила руку к щеке — только что кто-то ее поцеловал. Она вздрогнула и подняла глаза.
— Но… но ты никогда этого не делал, — пробормотала она.
— А мы посмотрим, как это можно исправить, — пообещал некто.
Город
The City, 1951 год
Переводчик: А. Оганян
Город ждал двадцать тысяч лет.
Планета двигалась по своему космическому пути, полевые цветы распускались и облетали, а город ждал. Реки планеты выходили из берегов, мелели и пересыхали, а город ждал. Ветры, некогда молодые и буйные, захирели, остепенились; облака в небесах, исстрадавшиеся, разодранные в клочья, истерзанные, обрели покой и плыли в праздной белизне. А город ждал.
Город ждал, всеми своими окнами и чёрными обсидиановыми стенами, и небоскрёбами, и башнями без флагов, и нехоженными, незамусоренными улицами, и незахватанными дверными ручками. Город ждал, а тем временем планета описывала в космосе дугу, следуя своей орбите вокруг сине-белого солнца. И времена года сменяли друг друга, и сменяли друг друга мороз и палящий зной, а потом опять наступали холода и опять зеленели поля и желтели летние лужайки.
Это произошло в летний полдень, в середине двадцатитысячного года — город дождался.
В небе появилась ракета.
Ракета полетела высоко-высоко, развернулась, подлетела ближе и приземлилась на глинистом пустыре в пятидесяти ярдах от обсидиановой стены.
Послышались шаги ног, обутых в ботинки, ступающих по худосочной траве, и голоса людей из ракеты, обращённые к людям снаружи.
— Готовы?
— Всё в порядке, ребята. Будьте начеку! Идём в город. Енсен, вы и Хачисон пойдёте впереди, в охранении. Смотрите в оба.
Город отворил потайные ноздри в своих чёрных стенах и прочную вентиляционную шахту, запрятанную глубоко в теле города. Мощные потоки воздуха хлынули вниз по трубам, сквозь густые фильтры, задерживающие пыль, к тончайшим нежным спиралькам и паутинкам, излучающим серебристое свечение. Снова и снова нагнетается и всасывается воздух, снова и снова вместе с тёплым ветром город вдыхает запахи с пустыря.
«Пахнет огнём, упавшим метеоритом, раскалённым металлом. Из другого мира прибыл космический корабль. Пахнет медью, жжёной пылью, серой и ракетной гарью».
Информация, отпечатанная на перфоленте, пошла, передаваемая жёлтыми зубчатыми колёсиками, от одной машины к другой.
Щёлк — щёлк-щёлк-щёлк.
Затикал подобно метроному вычислитель. Пять, шесть, семь, восемь, девять. Девять человек! Застрекотало печатающее устройство и мнгновенно отстучало это известие на ленте, которая скользнула вниз и исчезла.
Щёлк — щёлк-щёлк-щёлк.
Город ждал, когда же послышатся мягкие шаги их каучуковых подошв.
Великанские ноздри города снова расправились.
Запах масла. Шагавшие люди распространяли по городу слабые запахи. Они попадали в гигантский Нос и там будили воспоминания о молоке, о сыре, о мороженом, о сливочном масле, об испарениях молочной индустрии.
Щёлк — щёлк.
— Ребята, будьте наготове!
— Джонс, не делай глупостей, достань свой пистолет!
— Город мёртвый, чего бояться.
— Как знать.
От лающей речи ожили Уши. Столько веков они прислушивались к жалобным вздохам ветра, слышали, как опадает с деревьев листва, как из-под снега по весне потихоньку пробивается трава. И вот Уши, освежив смазку, принялись натягивать барабанные перепонки, туго-натуго, чтобы суметь расслышать тончайшие оттенки биения сердец пришельцев, неуловимые, как трепыхание мотылька. Уши напрягли слух. Нос накачивал полные камеры запахов.
81 
