Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
15 
– Представляю...
Ханс любовался вдохновившей его чернильницей. И не заметил, как исказилось лицо собеседника.
– Вполне представляю. Пожар, страшный Белый Тролль...
Отличавшийся прекрасным слухом поэт решил, что ему почудилось. С какой стати дяде Торбену поминать троллей? Хотел переспросить – и не успел.
– Ага, вы уже здесь! Прекрасно, прекрасно!
Шагов на лестнице они не услышали. Поэту рассеянность простительна, а вот Торвен впервые допустил подобную оплошность. Кажется, беседа его излишне увлекла.
– Пре-крас-но! – повторил академик Эрстед, чудом «вписываясь» в тесную «караулку». – Вы оба мне очень нужны. Андерсена забираю немедленно...
Халат нараспашку, ночной колпак – набекрень, на шее – мокрое полотенце. Случайный гость, попади он в дом академика, решил бы, что столп науки изволил мирно почивать до полудня. Но поэт и помощник рассудили иначе. Гере Эрстед, как это часто случалось, встал среди ночи, в домашних тапочках прошел в лабораторию – и очень поздно вспомнил про часы.
Побриться все-таки успел. Розовые, несмотря на возраст, щеки были вызывающе гладкими. Возле левого уха белел клочок мыльной пены.
– Что у нас нового, Торвен?
Великий Зануда взял в руки папку, где лежал лист с именем Эвариста Галуа. Взглянул на поэта – и вернул папку на место.
– Новости исключительно о погоде, гере Эрстед. Зюйд-ост-ост.
3
Оставшись один, он не спешил возвращаться к работе. Встал у подоконника, тяжело опираясь на трость, долго смотрел сквозь двойные стекла. Молчал. Наконец, собравшись с силами, вернулся за стол.
Лег на сукно чистый лист бумаги. Перо скользнуло в заскучавшую чернильницу. Оно привыкло выводить ровные, каллиграфически четкие буквы – слово за словом, фразу за фразой. Но вышло иначе. Резкое движение пальцев – и на бумаге появилась неровная черта.
Перо не стало спорить. Хозяину виднее.
Еще черта. Круг. Полукруг. Волнистая линия. Прямая... Бессмысленные, неясные вначале, фигуры мало-помалу складывались в рисунок. Громоздкое тулово с круглой башкой-личиной. Толстый хобот задран вверх. Руки-клешни расставлены, словно монстр готовится сцапать добычу. Перо заторопилось – у монстра объявились щеки-волдыри и глаза-блюдца. Мелкая штриховка на блюдцах...
Выражение? Цвет?
- Ах, мой милый Андерсен,
- Андерсен, Андерсен!..
Из бокового ящика выглянул стальной поднос. Хозяин кивнул, поднос исполнился гордости и нагло занял центр стола. В руках гере Торвена возникло огниво.
– Веревка, говоришь? Ладно, Ханс. Пусть будет веревка!
Ни в чем не повинный рисунок замер в страшном ожидании. Еле слышный треск огня. Бумага корчилась, чернела, гибла. Обитатели стола, вещи мирные и спокойные, с тревогой переглядывались.
Торвен смотрел в пламя. Покончив с рисунком, язычки огня вопреки законам физики не думали гаснуть. Они росли, крепли, поднимаясь над столом, заполняя комнату...
- – Geld ist hin, Gut ist hin, alles hin!
Зануда исчез. Маленький мальчик сидел на стуле, вжав голову в худые плечи. Огонь дышал в лицо, шевелил светлые волосы...
* * *
...Бежать? – поздно и некуда.
Огонь уже здесь. Огонь пришел за ним. Он забрал маму, взял братика Бьярне и сестричку Маргарет. Забрал и дом – уютный двухэтажный дом на тихой улочке возле Ратуши. Огонь царил всюду – возле окон, у почерневшей двери. Плыл по стенам, жадно слизывая новые шелковые обои, мамину гордость. Сожрал стулья и стол, книжный шкаф и сундук в углу. Сейчас пламя съест малыша Торбена.
И пусть! Все кончится – жара, страх, боль...
– How are you, my little baby? [9]
Огонь говорил по-английски. Торбен не удивился. Огонь – англичанин. Его зовут Джеймс Гамбьер, он – адмирал британского флота. Сначала огонь, не объявляя войны, подкрался к Копенгагену, блокировал гавань...
Торбен был не таким уж маленьким, постарше братика Бьярне, который только и способен, что плакать и прятаться за мамину спину. Едва огонь прикоснулся к городу, он обстоятельно, как взрослый, поговорил с отцом. Торбен Йене-старший достал из шкафа толстую книгу, где художник нарисовал много пушек, и пояснил, почему им не стоит уезжать. В худшем случае пострадает порт – как шесть лет назад, когда город обстреливал другой англичанин, адмирал по фамилии Нельсон. Их же дом находится в центре, значит, бояться не надо.
Корабельные пушки сюда не добьют. А если они уедут, в их уютный домик обязательно придут страшные и жадные «мародеры».
15 
