Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
115 
– Хватит, господа! – ужаснулся Бошан. – Прекратите!
Как всякий газетчик, он любил страшные истории лишь на бумаге. Свои знаменитые «Репортажи из анатомического театра» он сочинял, не выходя из кабачка на Монмартре, в перерывах между первым и шестым стаканчиком божоле. Читатели заходились от восторга, не догадываясь, что реального в «Репортажах» – лишь надпись над Школой Хирургии: «Это место, где смерть охотно помогает жизни!»
– Я полагаю, обе стороны целиком удовлетворены, – согласился Дебрэ. К ранам, в особенности – чужим, чиновник относился с отменным равнодушием, не в пример журналисту. Но речь и на этот случай подготовил. – Надеюсь, дуэлянты сочтут возможным...
– Нет! – заревел д’Эрбенвиль. – Ни за что!
Пританцовывая на месте, Огюст Шевалье отметил, что с бретером творится неладное. Капли крови, стекая по лицу Пеше, выцветали, теряли красный цвет. Сорвавшись со щеки или подбородка, они на миг зависали в воздухе – наливаясь слепящей, колючей белизной; в падении – замерзали, как при лютом морозе, делались плоскими, выпячивались ломкими, заиндевевшими лучами.
Не капли – снежинки!
Одна за другой они медленно летели вниз, образовывая на траве шевелящийся сугроб. Сцепившись лучами, шестиконечные звезды ворочались, как шестерни, управляя друг другом. Странным образом они напоминали часовой механизм. Сугроб закручивался двойной спиралью; от ног д’Эрбенвиля подползал к Шевалье, притворяясь четой играющих гадюк. Вкрадчивый скрежет, словно под землей открывалась сотня навах, лез в уши.
«Что происходит? – хотел спросить молодой человек. – Что за чертовщина? Почему никто ничего не замечает?» Но задать вопрос не успел.
«Огюст?» – спросил кто-то.
3
«Я в своей жизни часто позволял себе высказать предположения, в которых не был уверен. Но все, что я написал здесь, уже около года в моей голове, и слишком в моих интересах не ошибиться, чтобы меня могли заподозрить... будут, я надеюсь, люди, которые найдут свою выгоду в расшифровке всей этой путаницы...»
– Огюст?
Он выкарабкался из сугроба и протер глаза. Минутой ранее Огюст Шевалье песчинкой летел между шестернями-снежинками, образовавшими часы-спираль. Звук частей механизма, трущихся друг о друга, оглушал. Сейчас же – и ничуть не меньше – его оглушила тишина.
«Это ты?» – удивленно спросило беззвучие.
От пруда Гласьер тянуло сыростью. Ветер ерошил кусты на склоне. Куда-то сгинули секунданты. Пеше д’Эрбенвиль остался на месте, но сильно изменился. Исчезла кровь на лице. Сгинул плащ; пропал кинжал. Стали шире плечи, на щеках заиграл румянец. Длинные волосы до плеч сменились короткой, простонародной стрижкой. Парижский щеголь-аристократ превратился в чистокровного южанина, уроженца Нима...
Огюст Шевалье смотрел на самого себя.
- Кто так поздно к нам пришел,
- В нашу компанию, к Маржолен?
- Кто так поздно к нам пришел —
- Гей, гей, от самой реки?
Насмешливый хрусталь колокольцев рассыпался по берегу. Динь-динь, милый! Новенький-новенький... А вот и мы, твои друзья! Посмотри, какой ты красивый! Какой сильный! Какой у тебя в руках замечательный пистолет – «Гастинн-Ренетт», дядино наследство...
– Почему ты здесь, Огюст? – спросил Шевалье у своего двойника.
В ответ двойник оскалил желтые, криво растущие зубы.
– Тебя тоже вызвали?
Двойник молчал, ухмыляясь.
«Да, – хотел вместо него ответить Шевалье-первый. – Да, меня – тоже. Твой убийца, Пеше д’Эрбенвиль – я заставлю его признаться...»
Вместо этого в голове взорвались дьявольские бубенцы:
«Ты знаешь, мой дорогой Огюст, что это не были единственные вопросы, которые я исследовал. Мои главные размышления... я рассудок свой принес!.. были направлены... к трансцендентному анализу теории неопределенности. В вашу компанию, к Маржолен!.. речь идет о том, чтобы видеть a priori, какие замены можно произвести...»
Двойник одернул длинную, неопрятную кофту и шагнул вперед. Ствол пистолета уперся Огюсту – настоящему! подлинному!.. – в живот. Волчья усмешка стала шире, приветливей. Глаза, не мигая, смотрели на жертву.
– Что ты делаешь, Огюст?
– Д-дверь! Какие они дураки, эти умники...
– Что ты делаешь?!
– Я? Убиваю...
– А что делаю я?
– Ты? Умираешь...
Звенели, плясали колокольчики. Летели хрустальные брызги. В воду, затянутую ряской, в колючие кусты боярышника. Ласково скрежетали звезды-снежинки, вновь закручивая двойную спираль. Майское утро, темный пруд. Кто ты, маска?
115 
