очень нудно 
2 
Она не сомневалась в том, что нравится Завьялову и что он собирается продлить свое пребывание в доме отдыха, и теперь ждала, что Завьялов и ее попросит остаться, поможет продлить путевку. При этом скажет, конечно, что «все связанное с этим он берет на себя», и уже решила остаться, если, конечно, он проявит некоторую настойчивость.
Когда Лена знала, как сложится ее жизнь в ближайшие недели, она была спокойна. Нервничала она обычно по дороге на юг и потом в течение первых дней на курорте — пока за ней не начинал кто-нибудь ухаживать и она внутренне не решала, что на этом человеке «стоит остановиться». И с той минуты обретала душевное равновесие, потому что была уверена, что знает все наперед.
Но сейчас Лена испытывала чувство смутной тревоги. Она еще не понимала причины. Собственно, ничего особенного и не произошло. Они сидели в кинозале и ждали начала сеанса. Им должны были показать фильм с очаровательным Жераром Филипом, которого Лена однажды видела во время кинофестиваля в Москве, на улице Горького, и, таким образом, считала его до некоторой степени своим знакомым.
У киномехаников что-то не ладилось, сеанс задерживался, и Завьялов лениво перелистывал страницы иллюстрированного журнала, который захватил с собой из фойе. Наконец свет погас.
Лена спокойно ждала, когда Завьялов возьмет ее за руку нарочито случайным и непроизвольным движением — жестом, который каждый мужчина считает свойственным только ему одному. Но Завьялов сидел неподвижно. Лена повернула к нему голову и с удивлением увидела, что он по-прежнему смотрит в раскрытый журнал, хотя в зале было уже темно.
Наконец на экране появился старый знакомый Лены, восхитительный Жерар с большими, по-мальчишески оттопыренными ушами — недосягаемый образец для всех мужчин, которых она знала в своей жизни. И вот тогда Завьялов неожиданно резко встал и, ни слова не сказав Лене, стал пробираться к выходу.
Несколько секунд она оставалась в нерешительности, но после короткой внутренней борьбы покинула Жерара и тоже пошла к выходу.
У двери она еще раз взглянула на экран, на котором уже появилась знаменитая актриса с самым длинным из всех известных Лене имен и, как ей приходилось слышать, самой красивой грудью в мире.
И вот теперь Лена стояла перед Завьяловым, слушала его нелепые, короткие ответы, которые лишь подтверждали ее подозрения, что с ним что-то случилось. А, ведь дело касалось тридцатичетырехлетнего привлекательного мужчины, холостого, бывшего майора авиации, а ныне старшего инструктора одного из московских аэроклубов.
Ей, в общем, не везло в жизни, этой Лене. Она была очень красива, совсем неглупа и принадлежала к тому типу женщин, вслед которым оглядываются мужчины, по крайней мере многие из них.
Лена хорошо одевалась; пенсии, которую она получала за мужа, и тех денег, которые зарабатывала как фотограф-ретушер, ей хоть и в обрез, но хватало. Она пользовалась успехом у мужчин, у нее всегда «кто-то» был, и вот теперь этим «кем-то» стал Завьялов. Они стояли под фонарем, и матовый свет падал на ее красное глянцевитое платье, которое очень плотно облегало фигуру, слегка западало между длинными ногами и поблескивало при свете фонаря, как чешуя экзотической рыбы.
— Ничего не понимаю, — повторила Лена, стараясь не показаться навязчивой. — Может быть, ты себя плохо почувствовал? В зале очень душно.
— Нет, все в порядке, — рассеянно ответил Завьялов.
«Да что с ним случилось, в самом деле?!» — мысленно воскликнула Лена. Она пристально посмотрела на Завьялова. Он прислонился спиной к металлическому фонарному столбу, держа в руке тот самый, свернутый в трубку журнал. Нет, внешне он все такой же. Серый пиджак накинут на плечи. Светлые, будто выцветшие волосы. И такие же светлые, пристальные, почти не мигающие глаза.
Все, кроме глаз, было понятно Лене в его внешности и вполне отвечало ее вкусам. Актер, режиссер или кинооператор должен бы носить, по мнению Лены, более узкие брюки. Слишком широкие она простила бы лишь заместителю министра. А человек, подобный Завьялову, бывший кадровый офицер, серьезный человек, — но не солдафон, а «все понимающий» — должен носить именно такие брюки, не узкие и не широкие. Двубортная рубашка «демократка» ему бы тоже не пошла, а уж расписная «голливудка» тем более. Нейтральная отечественная тенниска — это как раз то, что требовалось. Каждый, считала Лена, должен выглядеть тем, кто он есть. Пижон должен быть пижоном, руководящий товарищ — руководящим, а интересный отставной летчик среднего возраста — таким, как Завьялов. Все в нем казалось понятным и объяснимым. Все, кроме глаз. Они иногда пугали Лену. Наверно, у Завьялова был такой взгляд, когда он вел бой на этом своем истребителе или бомбардировщике. Но нельзя же, чтобы мужчина таким же взглядом смотрел на любимую женщину!
2 
