очень нудно 
100 
Стакан водки, выпитый одним духом натощак после работы, весенним половодьем зашумел у него в крови, и вскоре Михаилу уже самому захотелось говорить.
— Марина, а ты знаешь, что мне сегодня один человек предлагал? — сказал он старухе, которая к тому времени опять начала потихоньку тюкать сечкой капусту. — Ох-хо! Чтобы я, значит, вот этой самой рукой приговор Лукашину подписал.
У старухи при этих словах подбородок с темной бородавкой отвалился — хоть на дрогах въезжай в рот.
Но Михаила это только подхлестнуло.
— Да! Так и сказал! А я ему, знаешь, что на это? На, выкуси! — И тут Михаил выбросил в сторону старухи свой огромный смуглый кулак. — Да ты знаешь, говорю, чем для меня был этот бывший председатель? В сорок втором, говорю, кто меня в комсомол принимал, а? Ты? Да этот бывший председатель, говорю, ежели хочешь знать, второй мне отец. Понял?
— Так, так, родимо, — кивала старуха.
— А чего? — забирал все выше и выше Михаил. — Он меня и теперь еще иной раз крестником зовет. А, говорю, ты видал таких председателей, которые сами зимой в месячник к пню встают? Чтобы кузня в колхозе не потухла, чтобы Илья Нетесов мог дома жить. Видал, говорю, нет?
— Так, так, родимо.
— А насчет, говорю, этого самого хлеба, дак ты помалкивай. Куда, говорю, он девал хлеб-то? Себе взял? Нет, говорю, мужикам выдал. Чтобы скотный двор побыстрее строили. Он, говорю, за колхозную скотину страдает. Дак какое, говорю, ты имеешь право мне об твоем поганом письме говорить? Подпиши… Да я, говорю, скорее сдохну, чем подпишу. Ты что, говорю. Мишку Пряслина не знаешь, а?
Марина давно уже плакала, громко ширкая носом, и у Михаила тоже слезы подкатывали к горлу — до того было жалко Лукашина.
Он налил еще в стакан, выпил, потом закрючил двумя пальцами попригляднее сыроегу и посмотрел на свет — у старухи живо червяка слопаешь.
Вдруг неожиданная, прямо-таки сногсшибательная идея пришла ему в голову: а что, ежели…
— Марина, у тебя найдется листок бумаги?
— Зачем тебе?
— Надо. Давай быстрее.
На него просто накатило — в один присест настрочил, не отрывая карандаша от бумаги. — Ну-ко послушай, сказал старухе.
Заявление
В связи с данным текущим моментом, а также имея настроения колхозных масс, мы, колхозники «Новая жизнь», считаем, что т. Лукашин посажен неправильно.
Всяк знает, как председатели выворачиваются в части хлеба, чтобы люди в колхозе работали, а почему отвечает он один?
Кроме того, данный т. Лукашин по части руководства в колхозе имеет авторитет, а в войну не только насмерть бил фашистов, но, будучи ранен, конкретно подавал патриотический пример в тылу на наших глазах.
В части же хлеба категорически заявляем, что все поставки колхоз «Новая жизнь» выполнит в срок и с гаком, и никогда в хвосте плестись не будем.
К сему колхозники «Новая жизнь».
— Ну как? Подходяще? Ничего бумаженция? — спросил у старухи Михаил и самодовольно улыбнулся: ничего. Забористо получилось. Можем, оказывается, не только топором махать.
Он четко, с сердитой закорюкой в конце расписался, затем подвинул заявление и карандаш старухе.
— Давай рисуй тоже.
Но Марина подписывать заявление наотрез отказалась.
— Чего так? — удивился Михаил. — Сама только что слезы насчет постояльца проливала…
— Нет, нет, родимо, не буду. Не мое это дело.
— Пошто не твое?
— Не мое, не мое. В колхозе не роблю — чего людей смешить. Ты хороших-то людей подпиши, пущай они слово скажут, а я — что? Кому я нужна?
— Ну как хошь, сказал Михаил. — Не приневоливаю. Найдется охотников — не маленькая у нас деревня.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Темень. Морось. И — гром.
Не небесный, домашний: чуть ли не в каждом доме крутят — дождались новины на своих участках!
Михаил любил эту вечернюю музыку своей деревни, любил теплый и сладкий душек размолотого зерна, которым встречает тебя каждое крыльцо.
Но чтобы попасть в этот час в чужой дом… Мозоли набьешь на руках, пока достучишься!
Он начал сбор подписей со своей бригады — ближе люди.
К первой ввалился к Парасковье Пятнице, прозванной так за отменное благочестие и набожность.
— Председатель у нас, Парасковья, ничего, верно? — заговорил Михаил с ходу.
— Кто? Иван-то Митриевич? Хороший, хороший председатель, дай ему бог здоровья.
100 
