ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Возвращение пираньи

Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... >>>>>

Жажда золота

Неплохое приключение, сами персонажи и тема. Кровожадность отрицательного героя была страшноватая. Не понравились... >>>>>

Женщина на заказ

Мрачноватая книга..наверное, из-за таких ужасных смертей и ужасных людишек. Сюжет, вроде, и приключенческий,... >>>>>

Жестокий и нежный

Конечно, из области фантастики такие знакомства. Герои неплохие, но невозможно упрямые. Хоть, и читается легко,... >>>>>

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>




  22  

— Какой там Сикер, — Дохлый отрицательно покачал головой. Он положил руку на холодную щёку мёртвого ребёнка. Его глаза наполнились слезами. Я сам чуть было не расплакался. К горлу подступил комок. Одна загадка разрешилась. Мёртвое личико малютки Доун было как две капли воды похоже на лицо моего друга Саймона Уильямсона.

После этого Дохлый закатал рукав куртки и показал сочащиеся ранки на руке:

— Я больше никогда не притронусь к этому дерьму. С этого момента я завязал. — Его лицо приняло выражение раненого жеребёнка, которым он всегда пользовался, когда хотел, чтобы его пожалели или дали ему денег. Я почти поверил ему.

Метти посмотрел на Дохлого:

— Не дури, Сай. Не делай ложных выводов. То, что случилось с ребёнком, не имеет никакого отношения к дряни. И Лесли тоже не виновата. Насчёт неё я прогнал. Она была хорошей матерью. Она любила своего ребёнка. Никто не виноват. Он просто задохнулся во в сне. Случается сплошь и рядом.

— Ага, это самое, задохнулся во сне, чувак… врубаешься? — поддержал его Картошка.

Я ощутил любовь к ним всем. К Метти, Картошке, Дохлому и Лесли. Я хотел сказать им об этом, но получилось только:

— Я сварю.

Они посмотрели на меня охуевшими взглядами.

— Я, — пожал я плечами, словно оправдываясь. И поковылял в гостиную.

Это было убийство. Лесли. Я ничем не могу помочь в такой ситуации. Тем более в таком состоянии. Скорее могу навредить. Лесли сидела в том же положении. Наверно, надо было подойти и успокоить её, обнять, наконец. Но все мои косточки так выкручивало и царапало, что я не мог ни к кому притронуться. Только бормотал:

— Мне очень жаль, Лесли… но никто не виноват… она задохнулась в кроватке… малютка Доун… такая славная крошка… какая жалость… такой грех на душу…

Лесли подняла голову и посмотрела на меня. Её тощее, бледное лицо напоминало череп, обмотанный белой изолентой, а под красными глазами чернели круги.

— Ты сваришь? Мне надо вмазаться, Марк. Мне позарез надо вмазаться, бля. Давай, Марки, свари мне дозняк…

Наконец— то я мог принести хоть какую-то пользу. По всей комнате были разбросаны шприцы и иглы. Я попытался вспомнить, какой из баянов мой. Дохлый говорит, что он никогда в жизни не станет ширяться чужой машиной. Пиздит. Когда ты в таком состоянии, тебе глубоко насрать. Я взял тот, что лежал под рукой, этот, по крайней мере, не Картошкин, потому что он сидел в другом конце комнаты. Если Картошка до сих пор не ВИЧ-инфицированный, то правительство должно послать в Лейт делегацию статистиков, чтобы выяснить, почему здесь не работает теория вероятностей.

Я достал ложку, зажигалку, ватные шарики и немного той хренотени, которую у Сикера хватает наглости называть «чёрным». В комнату вернулись остальные торчки.

— Вон отсюда, распиздяи, — наехал я на них, замахав руками. Я знал, что разыгрываю из себя Барыгу, и немного ненавидел себя, ведь это ужасно, когда с тобой так обращаются. Но ни один человек, побывавший в моём положении, никогда в жизни не станет отрицать, что абсолютная власть развращает. Чуваки отступили на пару шагов назад и молча наблюдали за тем, как я варю. Этим козлам придётся подождать. Сначала Лесли, потом я. Базара нет.

Торчковая дилемма № 64

— Марк! Марк! Открой дверь! Я знаю, что ты здесь, сынок! Я знаю, что ты здесь!

Это моя мама. Я уже давно её не видел. Я лежу в нескольких футах от двери, ведущей в узкую прихожую, которая заканчивается другой дверью. За этой дверью стоит моя мать.

— Марк! Сыночек, прошу тебя! Открой дверь! Это я, твоя мама, Марк! Открой дверь!

Кажется, мама плачет. Она говорит «ды-вы-герь». Я люблю маму, очень люблю, но как-то по-особенному, мне даже трудно, почти немыслимо признаться ей в этом. Но я всё равно её люблю. Так сильно, что даже сожалею, что у неё такой сын. Мне хотелось бы найти себе замену, потому что мне кажется, что я не изменюсь никогда.

Я не могу подойти к двери. Никаких шансов. Наоборот, я решил сварить ещё один дозняк. Мои болевые центры сообщают, что уже пора.

Уже пора.

Господи, час от часу не легче.

В этом порошке слишком много бодяги. Это видно по тому, как туго он растворяется. Ух, злоебучий Сикер!

Надо будет как-нибудь заскочить к старикам; проведать их. В первую очередь схожу в гости к ним, ну а потом, конечно, к этой суке Сикеру.

  22