очень нудно 
6 
Их прадед и прабабка с отцовской стороны торговали французским вином и бренди, да и сами любили выпить. В те времена в доме был заложен солидный винный погреб. Конечно, со временем вина портились, особенно с тех пор, как стало невозможным хранить бутылки при нужной температуре. В слишком холодном погребе вина скисали, как если бы их держали в кухонной жаре. Но, хотя ледники оккупировали Канаду и Россию и подступили к самым виноградникам, Франция еще долго ухитрялась производить коньяк, так что Кристианы умудрялись пополнять свои запасы. Вот только расходовать их приходилось экономно.
– Наша Патти была сегодня великолепна, – начал доктор.
– Я так и знала! – воскликнула Мириам.
– Я отпустил ее из клиники.
– Боже! Она говорила тебе, что они с мужем собираются сменить место жительства? Вероятно, «Техас Эй энд Эм» долго уламывала Боба Фейна, но он слишком крепко связан с Чаббом. Янки не доверяют любому месту, не похожему на их Новую Англию. Да тут еще страхи Патти – ведь она первой из Пат-Пат покинет Холломан, – подал реплику Эндрю.
– Довольно редкое явление за пределами кровных связей – женщины, ставящие свою дружбу выше супружества, – вступил Джеймс. – Слава Богу, что одна из них сумела со стороны взглянуть на свою группу. А постоянная перемена места жительства – лучший способ освободиться от предвзятости. Удивляюсь, что ни один из их мужей не догадался до этого раньше.
– Переезд – очень ответственный шаг, за колебания никого порицать нельзя. Они местные уроженцы, здесь их корни, работа, здесь – все, – задумчиво сказала Мэри.
Доктор Кристиан не дал увести себя в сторону от темы:
– Нет, о переезде она мне не говорила. Пусть ей повезет… А у нее были колебания? Боялась разрушить союз Пат-Пат?
– Да, боялась. И открыто признавалась мне в том. Но сейчас преодолела себя. К счастью, выигрыш Маргарет Келли помог увидеть, кто есть кто, и Патти поняла, что этот союз должен был распасться после колледжа… если не после школы.
– Они просто пытались продлить молодость, – сказала Мэри.
– Не так уж весело быть взрослым в наше время.
– Я поступлю, как Патти Фейн, – заявила Марта.
Доктор Кристиан с детства умел концентрировать всю свою волю, чтобы заставить собеседника посмотреть себе в глаза.
– Ай-яй-яй, Мышка! Ты, кажется, терпеть не можешь наших пациентов?
Она смутилась и покраснела:
– А то как же! Разумеется!
– Зачем ты дразнишь ее, Джош? – вступилась Мэри, всегда готовая придти на помощь Марте.
– Вы заметили? Никто из Пат-Пат не говорил подругам о своих ежегодных запросах в Бюро, – задумчиво проговорил Джеймс. – Вот наглядный пример того, как женщины относятся к Бюро.
Ну, Джеймс, Бюро само виновато в том, что выигрыш в лотерее не всегда достается тем, кто особенно остро нуждается во втором ребенке…
Доктор Кристиан хотел бы еще поговорить на эту тему, но тут вмешалась Мама.
– Это Бюро – проклятье для общества! – расплакалась она. – Что знают эти бессердечные негодяи в Вашингтоне о том, в чем нуждается женщина?
– Мама, ну с чего ты взяла, что им об этом ничего не известно? С чего ты взяла, что в Бюро сидят одни мужчины? И даже если так, то почему они должны относиться к женщинам хуже, чем сами женщины относятся друг к другу? Мама, уверяю тебя: там поровну мужчин и женщин… Что толку клясть судьбу? Бюро – это расплата за Делийское соглашение, это воплощение зла, которое принесло нам последнее десятилетие, жестокое и жалкое. Ты должна помнить те времена лучше меня, я ведь был еще ребенком…
– Аугустус Роум продал нас, – процедила Мама сквозь зубы.
– Мама! Мы сами продали себя! Послушать ваше поколение, так можно подумать, будто Делийский договор грянул, как гром средь ясного неба. А ведь Гус Роум и Делийский договор – лишь следствие, причины же надо искать в прошлом. 90 лет назад, когда нас было 150 миллионов и мы находились в расцвете сил и гордыни, – что мы делали? Мы швырялись деньгами – это считалось нашим стилем, национальным характером, а мир ненавидел нас за это. Мы кичились своей наукой и своей промышленностью, и мир ненавидел нас за это. Мы кичились уровнем жизни, какого остальные народы не могли достичь по многим причинам, экономическим и социальным, и мир ненавидел нас за это. Мы вели войны за рубежом во имя свободы и справедливости, а мир ненавидел нас за это – и не только те, с кем мы сражались. Кстати, не сказал бы, что мы всегда воевали бескорыстно, хотя большинство из нас было уверено именно в этом. Мы так верили в праведность своего взгляда на жизнь, в котором агрессивность уживалась с альтруизмом, что не заметили, как низводим идеи в пустой звук, религию – в посмешище, людей – в ничтожество.
6 
