Глава 6

Проснувшись в воскресенье, она нашла под дверью послание: раньше они носили поэтическое название «синих» пневматичек, и оно действительно показалось ей поэтичным, не потому ли, что на безоблачном ноябрьском небе вновь появилось солнце, заполнив всю спальню тенями и теплыми бликами. «В шесть часов в зале „Плейель“ великолепный концерт, – писал Симон. – Любите ли вы Брамса? Простите за вчерашнее». Она улыбнулась. Улыбнулась второй фразе письма: «Любите ли вы Брамса?» Точно такие вопросы задавали ей мальчики, когда ей было семнадцать. И конечно, позднее ей тоже задавали подобные вопросы, но ответа уже не слушали. Да и кто кого слушал в их кругу в те годы? Да, кстати, любит ли она Брамса?

Она включила проигрыватель, порылась в пластинках и обнаружила на обратной стороне увертюры Вагнера, знакомой до последней ноты, концерт Брамса, которого ни разу еще не ставила. Роже любил Вагнера. «Прелесть, шуму-то, шуму, – говорил он, – вот это музыка». Она поставила концерт, начало нашла чересчур романтичным и, забывшись, перестала слушать. Спохватилась она, только когда пластинка кончилась, и упрекнула себя за невнимание. Да, теперь ей требовалась неделя, чтобы дочитать до конца книгу, она не сразу находила страницу, на которой остановилась, забывала мелодии. Все ее внимание поглощали образцы тканей да этот человек, которого никогда нет рядом. Она теряла себя, теряла свою тропу, и никогда ей уже ее не найти. «Любите ли вы Брамса?» Она неподвижно постояла у открытого окна, солнце ударило ей в глаза, ослепило на миг. И эта коротенькая фраза: «Любите ли вы Брамса?» – вдруг разверзла перед ней необъятную пропасть забытого: все то, что она забыла, все вопросы, которые она сознательно избегала перед собой ставить. «Любите ли вы Брамса?» Любит ли она хоть что-нибудь, кроме самой себя и своего собственного существования? Конечно, она говорила, что любит Стендаля, знала, что его любит. Вот где разгадка: знала. Возможно, она только знала, что любит Роже. Просто хорошо усвоенные истины. Хороши в качестве вех. Ей захотелось с кем-нибудь поговорить, как бывало в двадцать лет.

Она позвонила Симону. Она еще не знала, что скажет ему. Очевидно, что-нибудь вроде: «Не знаю, люблю ли Брамса, не думаю». Она не знала, пойдет ли на концерт. Это будет зависеть от того, что он ей скажет, от его интонации; она была в нерешительности, и нерешительность эта была ей приятна. Но Симон укатил завтракать за город, заедет только в пять часов переодеться. Она повесила трубку. Тем временем она уже решила пойти на концерт. Она твердила себе: «Вовсе не с Симоном я ищу встречи, а с музыкой; возможно, я буду ходить на дневные концерты каждое воскресенье, если там не очень противно; самое подходящее занятие для одинокой женщины». И в то же время она ужасно жалела, что сегодня воскресенье и нельзя тут же побежать в магазин, чтобы накупить побольше Моцарта, которого она любила, и несколько пластинок Брамса. Она боялась только одного, как бы Симон не вздумал держать ее за руку во время концерта; боялась тем сильнее, что предвидела это; а Поль, когда сбывались ее ожидания, всегда охватывала смутная тоска. И по этой причине тоже она любила Роже. Он никогда не оправдывал ее чаяний, всегда, так сказать, выпадал из обычной программы.

В шесть часов в зале «Плейель» ее подхватило течением толпы. Она чуть было не упустила Симона, он молча протянул ей билет, и они быстро поднялись по лестнице среди шумной суеты билетерш. Зал был большой, темный, из оркестра доносились нестройные звуки, словно это введение должно было помочь публике полнее оценить чудо музыкальной гармонии. Она повернулась к своему спутнику.

  12