62 
Наступила тьма, что-то с силой ударило меня по плечу. Я лежал, вдавившись в землю. Где-то по-прежнему раздавались крики и треск. Я попробовал встать, но не мог — что-то не пускало. Обезумев от ужаса, я стал барахтаться из последних сил и вдруг понял, что уже сижу, а вокруг меня беспорядочные груды разнокалиберных обломков. В отчаянии я стал искать глазами Марса и скоро увидел, что он выбирается из-под кучи мусора. Он отряхнулся и как ни в чем не бывало подошел ко мне. Надо полагать, что, работая в кино, он привык к таким передрягам. Мы обозрели окрестность.
Все изменилось. Рим принял горизонтальное положение, от развалин его поднималось громадное облако пыли, густое, как туман, пронизанный сиянием юпитеров. На арене, напоминавшей известную картину «Битва при Ватерлоо», маячили черные фигуры — одни верхом, другие на крышах машин, третьи выстроившиеся в ровные каре. Громкоговоритель неразборчиво что-то выкрикивал. На переднем плане было больше признаков только что отшумевшей битвы. Земля здесь была усеяна туловищами без ног, половинами торсов, головами без плеч, но все они тут же на глазах быстро срастались в целехоньких людей, вытаскивая недостающие части тела из-под плоских кусков декораций, которые лежали плашмя, наподобие огромной колоды карт, одни все еще подделываясь под кирпич и мрамор, другие — кверху изнанкой, испещренной названиями фирм и пометками декоратора. Пока я стряхивал с себя мусор и пыль, Хьюго поднялся из земли, как кит из морских глубин, грузными плечами легко раздвигая обломки. Он встал на ноги, и остатки городской стены дождем посыпались с него. Секунду я видел его силуэт на фоне неба, потом он метнулся в сторону железной дороги, пересек пути прыжками спугнутого буйвола и исчез во мраке.
Я кое-как поднялся на ноги и хотел последовать за ним, но тут, как на грех, проявил инициативу Марс. Всюду из-под кусков декораций, как потревоженные мокрицы, выползали полисмены. Возможно, в несложной душе Марса это пробудило какие-то воспоминания; во всяком случае, вызвало мощный рефлекс. Он, очевидно, так привык вызволять людей из подобных переделок, что, увидев одновременно столько подходящих объектов для спасения, не выдержал. Он бросился к ближайшему полисмену и, ухватив его за плечо, стал энергично вытаскивать на свет божий. Я допускаю, что и сам мог бы превратно истолковать этот жест; полисмен же безусловно усмотрел в нем злостное нападение и стал яростно сопротивляться. Сначала я наблюдал за ними спокойно, но потом, опасаясь за Марса, решил вмешаться. Я оттащил пса, пытаясь объяснить полисмену, что, на мой взгляд, намерения у Марса были самые добрые, а вовсе не агрессивные, как можно было вообразить. Полисмен ответил невежливо, и я, чтобы не затягивать дискуссии, повернулся, крепко ухватил конец галстука, все еще свисавшего с ошейника Марса, и приготовился, невзирая на поезда, последовать за Хьюго.
Каково же было мое смятение, когда я обнаружил, что между мной и железной дорогой через весь пустырь протянулся редкий, но непрерывный полицейский кордон! Поезда плюс полиция — это уже слишком! Однако сейчас важнее всего было уйти подальше от пострадавшего полисмена, поэтому я вместе с Марсом пустился бежать в надежде найти проход между стеной и полицией. Такового не оказалось, и скоро, завершив круг, я увидел двор перед главными воротами, где укрощенные бунтовщики смирно стояли, сбившись в кучки, а выход преграждала стена полицейских мундиров и нечеловеческой силы голос повторял: «Никого не выпускать». Тут я подумал, что едва ли полиция захочет арестовать поголовно всех и, поскольку совесть моя чиста, лучше спокойно подождать, пока меня отпустят, а не носиться без толку взад и вперед, привлекая к себе внимание. Когда я взглянул на Марса, мне стало ясно, что я выбрал не самый подходящий момент для встречи с блюстителями закона.
Я решил, что хватит бегать — нужно подумать. Но и думая, я, хоть и шагом, все приближался к главным воротам, там возле служебных построек сгрудилось больше всего полицейских.
Я заговорил с Марсом.
— Ты меня втравил в эту историю, — сказал я ему. — Теперь выручай.
Я завел его в тень какого-то дома и огляделся. В конце одного из проулков виднелись ворота. Они была раскрыты настежь — во двор как раз въезжал отряд конной полиции. За воротами, вытянув шеи, толпились зеваки и щелкали фотовспышки репортеров. А у самых ворот стояло несколько полицейских, от которых дома заслоняли поле сражения, так что они, вероятнее всего, не видели моих недавних подвигов. Я повернулся к Марсу. Решительная минута настала.
62 
