Последние отзывы

  87  

Энди трясет головой и отступает назад.

Я начинаю всхлипывать.

Мужчина встряхивает меня.

— Ну ладно! — говорит он.

Наклоняется надо мной, кладет свой большой палец на молнию моих джинсов и пытается ее расстегнуть. Я сопротивляюсь и ору, но высвободиться не могу. Запах окутывает меня; это он, это его пот, его запах.

— Отпусти его, сволочь! — кричит Энди. — Никакой ты не полицейский!

Я не вижу, что делает Энди, — его от меня закрывает этот мужчина, но тут Энди врезается в него, опрокидывает на спину и кричит, а я вывертываюсь от них; я даю деру на четвереньках сквозь папоротники, затем останавливаюсь и оборачиваюсь. Мужчина схватил Энди, тот сопротивляется, а этот тип навалился на него, сгибает, прижимает к земле, Энди тяжело дышит, мычит, пытается вырваться.

— Сволочь! Отпусти меня! — кричит он. — Никакой ты не полицейский!

Мужчина молча бросает Энди в папоротники, высвобождает одну руку и бьет Энди по лицу. Сопротивление Энди слабеет, но он еще дергается; мужчина тяжело дышит, он поднимает взгляд на меня — в его выпученных глазах напряжение.

— Эй, ты, — выдавливает он, хватая ртом воздух. — Стой там! Ты меня понял? Стой там!

Меня так трясет, что я почти ничего не вижу. Слезы стоят у меня в глазах.

Мужчина стягивает с Энди штаны; я вижу, как Энди оглядывается — глаза мутные. Его взгляд останавливается на мне.

— Помоги, — хрипит он, — Камерон… помоги…

— Значит, Камерон? — говорит мужчина, взглянув на меня и спуская с себя брюки. — Вот что, Камерон, стой на месте, понял меня? Стой, где стоишь, понял?

Я трясу головой и делаю шаг назад.

— Камерон! — кричит Энди.

Мужчина возится со своими трусами, а Энди пытается вылезти из-под него. Я пячусь, почти падаю; чтобы не упасть, разворачиваюсь и на том же движении что хватает сил пускаюсь прочь; я не могу остановиться, я должен спасаться бегством; я бегу по лесу, слезы жгут мне лицо, я истерично всхлипываю, отчаянные хрипы и свисты разрывают мне грудь, горячее дыхание обжигает горло, папоротник хлещет меня по ногам, ветки стегают по лицу.

Вчера вечером я назвал Макданну два имени и соответствующие им профессии, а потом замкнулся в себе и больше не стал ничего говорить ни о них, ни о трупе. Он без конца всасывал воздух, пытаясь вытащить из меня еще что-нибудь, и в этом было что-то почти забавное — ведь именно этот звук и подсказал мне решение, меня словно озарило. Зубной врач! Я вспомнил, как ездил в Кайл, когда был в Паром-Стром — паром закрыт, вспомнил ночной кошмар, преследовавший меня, — обгоревшие останки после блеве, сэр Руфус, черные кости, черные ногти, черное дерево, распахнутые черные челюсти, то-то будет возни с картотекой у зубного; вот тогда я и подумал: а как они опознали Энди?

С именами получилось даже лучше, чем я ожидал. Теперь я вижу выход. Я чувствую себя Иудой, но зато у меня есть выход; пусть это и не очень порядочно, но за последние дни я довольно внимательно присматривался к своей особе и вынужден был признаться самому себе, что я вовсе не такой уж замечательный, как мне того хотелось.

Я представлял себя в подобных ситуациях, заранее сочинял речи — о правде и свободе и защите источников информации; представлял себе, как произношу эти речи, будучи вызван в суд свидетелем, после чего судья приговаривает меня к девяноста дням или шести месяцам заключения за неуважение к суду; но я себя обманывал. Даже если я и был готов отправиться в тюрьму, чтобы спасти кого-то другого или сделать какое-нибудь сомнительное заявление о свободе печати, то теперь знаю: я бы сделал это только для того, чтобы предстать перед публикой в лучшем виде. Я эгоист, как и все вокруг. Я вижу путь к спасению и иду по нему, а то, что это предательство, не имеет никакого значения.

И потом, я ведь плачу за предательство, рассказывая им о трупе. Само по себе это ничего не доказывает, но таким образом я вынуждаю их привезти меня в Стратспелд на похороны. Я могу заглянуть Макданну в глаза и сказать ему всю правду, а он знает, что это правда, и возьмет меня. Так я думаю.

И возможно, этим актом предательства я в конце концов смогу освободиться от груза тайного страха, который связал меня с Энди двадцать лет назад, и теперь я (избавившись от того греха) могу предать его еще раз.

Макданн в это утро появляется очень рано, мы все в той же старой комнате, где проводятся допросы. Это место мне хорошо знакомо, оно для меня уже как дом и приобретает оттенок иллюзорного уюта. Макданн стоит за столом, курит. Он кивает мне на стул, я сажусь и зеваю. Но вообще-то эту ночь я спал довольно хорошо — в первый раз с тех пор, как попал сюда.

  87