Последние отзывы

  21  

6. сомнамбулические состояния: Лорд Байрон не мог знать рассуждений доктора Эллиотсона и других специалистов касательно того, что медики именуют «болезненным сном». Поэтам и святым праведникам, когда они впадают в подобное состояние, предстают необычайно яркие картины: так, в Незер-Стоуи Кольриджу виделись дворцы и красавицы, пока его не разбудил человек из Порлока. (Эти края, поэтические сами по себе, хорошо мне знакомы. Видения Кольриджа были вызваны к тому же и приемом опиума.) Выдающиеся успехи доктора Эллиотсона в использовании методики особого рода сна, некогда именовавшегося «месмерическим» (я же предпочитаю термин «гипнотический»), широко известны. Поверхностная и фантастическая трактовка предмета на последующих страницах данного сочинения обусловлены понятным неведением автора относительно поразительного развития науки в наше время; тем не менее, как это свойственно поэтам, автор далеко провидел будущие ее возможности.

7. Албания: Путешествие юного лорда Байрона в Албанию, описанное в «Паломничестве Чайльд-Гаролъда», — и предпринятое в те годы, когда немногие англичане отваживались на подобное, — положило начало его шумной славе. Поэт любил странствовать и был невосприимчив к дорожным неудобствам, обладая, по определению доктора Джонсона, «готовностью получать удовольствие», что является признаком настоящего путешественника. Насколько достоверны сделанные им описания этой страны, ее жителей, их обычаев и пр.; откуда он их заимствовал, если не из собственного опыта, довольно-таки беглого — со всей определенностью мне неизвестно, однако я продолжаю свои разыскания.

8. паша: Али-паша (1741–1822, насколько я смогла установить), которого Байрон, путешествуя по Албании, посетил в его столице Тепелене. В письмах к матери Байрон описывает эту персону и накрашенных внуков паши весьма сходно.

9. одеяние, состоявшее из длинной белой накидки тончайшей шерсти и проч.: Точное описание албанского костюма, приобретенного моим отцом в этой стране: в нем он изображен на портрете работы Филлипса. Этот портрет висел над камином в доме моей бабушки — Киркби-Мэллори, где некоторое время после моего рождения проживала со мной моя мать. Картина была затянута зеленым сукном, и мне не дозволялось под него заглядывать: мало ли какие пагубные токи, ею источаемые, могли повлиять на юное существо? Подобное святилище — с полотном, скрывающим святая святых, в точности как завеса пред Ковчегом Завета в иудейском храме, — должно было скорее завораживать, нежели отвращать, соблазнять, нежели спасать; верно, так и произошло — но я всего этого совершенно не помню, и лишь когда портрет был передан мне после моего бракосочетания, я узнала, как его утаивали. Непостижимы пути ревностных и заботливых родителей.

Глава вторая,

в которой Отец и Сын воссоединяются, и о последствиях этого

Как Али проводил последующие месяцы при дворе паши — как обучался ратным навыкам и искусству верховой езды; как сопровождал сторожевой дозор в не самых опасных вылазках — ибо драгоценной жизнью рисковать было воспрещено, что ему и пришлось усвоить; как он научился распознавать завистливые или враждебные взгляды иных своих сотоварищей, охранников паши, и как ему удалось расположить к себе недругов скромностью, чистосердечием и великодушием; как он проводил дни в деятельных занятиях, отрадных для любого юноши, а ночами бодрствовал или предавался мечтам и печалям, о которых никому не следовало знать, — все это не требует обстоятельного изложения. Однажды, когда Али упражнялся на холмах со своими товарищами в стрельбе из пистолета, превосходя даже тех, кто был старше и опытней, его призвали к паше — явиться перед гостем, горячо желавшим с ним увидеться.

Едва Али ступил во двор дома паши, в глаза ему бросился экипаж гостя, окруженный свитою: лошади в непривычной упряжи и слуги в иноземной одежде, включая двух-трех турок с высоченными тюрбанами и в шароварах невиданной ширины. Наверху, в парадном зале, паша по обыкновению восседал на софе — за его спиной стоял походивший на ястреба визирь, — а рядом, на почетном месте, расположился человек, незнакомый Али, при виде которого все его существо мгновенно пронизал страх, почти что ужас. Чему это можно приписать? Человек оказался огромен — даже при том, что он скрючился на низком сиденье, это было очевидно, — но Али знавал бойцов и покрупнее; его чалма была свернута на турецкий манер — однако точно такая же красовалась и на голове визиря; из-под плаща выглядывал алый мундир с медными пуговицами — но сам плащ мало отличался от того, какой носил и Али. Охватило ли юношу, стоило ему завидеть этого человека, предчувствие всего, что предстояло пережить и свершить в будущем? Нет — его потрясло прежде всего то, что лицо незнакомца было чисто выбрито. Али никогда раньше не видел взрослых безусых мужчин — истинный жупел для албанцев: в сказках, которые бабушки рассказывают на ночь внукам, у бабая, приходящего за детьми, чтобы их съесть, точно такое же бледное и безволосое лицо, какое возникло перед Али, — и лицо это было обращено к нему с выражением живейшего интереса.

  21