Последние отзывы

  146  

Только теперь она посмотрела ему в лицо. — Значит, все же есть что рассказывать? — Но совсем не то, что ты думаешь! — А что же есть, что?

— Светочка, милая, но мне ведь сейчас некогда… Ты сама знаешь, как дорога мне каждая минута. Ну, какой сейчас разговор? — отвечал Леонид и с каждой секундой все яснее чувствовал, что допустил оплошность, не вовремя обмолвившись о своей тайне.

Светлана слушала его с большим напряжением и тревожным вниманием.

— Ты так побледнела! — растерянно заметил Леонид, пугаясь за Светлану. — Успокойся, ведь ничего же дурного не было…

— А что же было? — спросила она одними губами.

— Светочка, милая, но я не могу вот так сразу и в двух словах! Не могу! Не могу! Это так сложно. Это нужно объяснить, иначе ты не поймешь. Но было совсем не то, что ты думаешь! Совсем не то! Совсем не то!

— Но что же было? Что было?

За ночь Светлана убедила себя, что верит в измену Леонида, но, оказывается, на самом деле ничуть в нее не верила. Только вот сейчас она поняла, чего это стоит — поверить в измену! Все в ней вдруг онемело, стало чужим… Но как стучит в висках! Боже мой, как стучит! Неужели это кровь? Не может быть! Это бьют огромные молоты.

— Что было? Что? Что?

— Ах, Светочка, успокойся, перестань!

— Ты ее любишь?

— Да нет же, нет! — Ты лжешь!

— Я не лгу.

— Докажи!

— Но чем? Как?

— Дай слово, что уедешь отсюда.

— Совсем?

— Совсем! Навсегда! Тогда я поверю.

Леонид вздрогнул, лицо его вдруг стало не только суровым, но даже злым, а на виске сильно забилась жилка.

— Я готов доказать это чем угодно! Хочешь, руку отрублю? Хочешь? — заговорил он сквозь зубы, двигая скулами: глаза его зажглись. — Но уехать отсюда я не могу. И ты этого не требуй. Не надо. Как я могу уехать с земли, политой нашей кровью? Да мне легче удавиться, чем уехать отсюда! Ты слышишь?

Его так взволновало неожиданное требование Светланы, что он тут же вгорячах допустил еще одну оплошность, о которой после горько пожалел. Не, простившись со Светланой, он дал газ, вскочил на мотоцикл и стремглав понесся по неприглядной степи, над которой неохотно поднималось пасмурное утро.

Не помня себя, вернулась Светлана на стан.

Все парни, измучившись за ночь, легли вздремнуть до завтрака и пересмены, чтобы хоть немного набраться сил к началу работы; недалеко от палатки, над которой едва курился дымок, в одиночестве сидел на чурбане с березовым стягом в руках Виталий Белорецкий.

— Зайди, — сказал он Светлане.

Она почему-то послушно повернула в сторону палатки, хотя и не испытывала никакого желания встречаться сейчас с кем-либо, а тем более с Белорецким.

— Садись, — Предложил ей Виталий, уступая место на чурбане.

Она опустилась на чурбан, а он, опершись на стяг, будто старик на посох, глядя в степь, скорбно сообщил:

— Сторожу. Мне всегда везет.

Не дождавшись отклика, продолжал ироническим тоном:

— Как налетят бандиты — я их вот этой дубиной! Одного, другого третьего… Всех уложу! Будет им тут братская могила!

Светлана продолжала молчать. Белорецкий, вглядевшись, заметил, что она плачет без слез.

— А ты ду-умала! — протянул он с усмешкой.

— Что думала? — шепотом спросила Светлана.

— У них уж вон все имущество общее! Светлана сжалась как от удара. «Все видят!

Все знают!» Теперь яснее ясного: она уже опозорена! Она вскрикнула от боли и стыда, но крика не послышалось. Она вся напряглась, чтобы подняться, но не смогла. Виталий Белорецкий сел на краешек чурбана.

— Уедем отсюда, — предложил он негромко.

— Куда? — с испугом спросила Светлана.

— Домой. В Москву.

Да, ведь есть на свете Москва, а в ней родной дом… Там никто и никогда не обижал ее, никто и никогда! Как хорошо там было! Как хорошо! Как легко жилось с матерью да с отцом! И Светлане впервые за всю жизнь на Алтае так захотелось в Москву, что дышать стало невмочь.

— А чего тебе здесь ждать? — говорил Белорецкий над самым ее ухом. — Разве что у них на свадьбе погулять охота? Тогда жди.

В глазах потемнело. Опять по степи, как и ночью, огни, ргни, огни, и в глухой тишине доносится издалека рокоток мотоцикла.

— А мне здесь ждать нечего, — продолжал Белорецкий. — Я уеду. Сегодня же. Ну чего мне, скажи на милость, ждать? Чтобы и мне кишки выпустили на этой целине? Да пропади она пропадом! Не жалко. Подумаешь, рай земной! Тут только сусликам и жить. А проживи лето — и сам обрастешь шерстью, тоже начнешь себе нору рыть. Ты погляди-ка, какая жуть кругом. Ни один художник не нарисует. Красок таких нету на палитре. Что степь, что небо — одна тошнота. «Соли здесь много!» Да на кой дьявол мне горы соли? Тут и без того солоно! Много у нас сказочников вроде Зимы. А когда-то здесь на самом деле что-нибудь будет? Когда рак свистнет, вот тогда, пожалуй, посидишь здесь у телевизора. А пока того и гляди покажется тут древний Мамай с войском. Едешь, едешь по степи на вонючем тракторе, и такая тебя тоска возьмет, хоть падай, зубами рви всю эту целину в клочья! Вот до чего осточертела! Скажешь, очень уж скоро? Да, конечно… А знал я, что это такое — целина? Представления не имел. И вел себя как самый последний баран. Куда стадо — туда и я, вот и весь мой энтузиазм. А что до тебя, то, если говорить откровенно, я так и знал, что у вас с Багря-новым ничего не получится. Опять спросишь почему? Ты не для него, Светочка, нет! Он дядя грубой породы. Волкодав.

  146