Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
18 
— Ничего более крепкого я теперь не пью, мсье. В молодости я успел напиться за троих. Мало кто мог со мной тягаться. Рюмка за рюмкой, бутылка за бутылкой.
— Неужели, мсье?
Шевалье пристально оглядел нового знакомого. Наверное, тот был старше его лет на двадцать, но все в нем казалось прочным и рассчитанным на долгий срок — и коричневый камзол из старой, обтрепанной по краям, кое-где даже изодранной, но плотной, будто парусина, ткани, и парик, тоже отнюдь не новый, с выгоревшими буклями: по-видимому, человек-тень слишком близко держал свечу при чтении. Он грузно уселся, качнувшись на стуле. А потом чуть слышно просвистел или щелкнул языком и обвел трактир взором победителя.
Мужчины представились друг другу и с увлечением заговорили. Это была не пустопорожняя болтовня, а содержательный разговор, требующий истинного искусства. К счастью, оба владели им в совершенстве. Они так и сыпали эпиграммами, остротами и наперебой цитировали Горация. Казанова хорошо запоминал прочитанное, хотя, как правило, читал лишь в дороге, в душных или чересчур холодных каретах, проезжая ту или иную часть Европы. Или же в редкие часы дневного отдыха перелистывал томики Гомера и Монтескье, лежа на огромной кровати в палаццо, с ноющими суставами после бесовских постельных игр с хозяйкой дома. Многое ему удалось узнать из разговоров, и шевалье не без удовольствия думал, что успел переговорить не с одной тысячей людей. Чаще всего гордиться было нечем — так, банальный обмен репликами, но его разум превратился в настоящий склад, и зерна мудрости из миллионов бесед дали свои всходы.
Теология, история, геометрия Эвклида, архитектура Палладио. Поэзия, пенсии, политика. В руках его спутника была не шпага, а школьная указка. У Казановы загудело в голове, и он ощутил, что его сорочка промокла от пота. Человек-тень не только знал все на свете, но и обладал поразительным чутьем. Он улавливал любую ложь, похвальбу, даже невинное преувеличение. Шевалье устал и подумал, уж не прибегнуть ли к испытанной детской хитрости, вызвав обильное носовое кровотечение, дабы не быть разоблаченным (в чем? в чем же именно?), однако на помощь ему пришел мочевой пузырь собеседника. Они вышли из трактира и отправились к стене на Уотер-лейн.
— Вы, наверное, заметили, что я мочусь, как старая лошадь, — заметил ученый джентльмен, мгновение назад выискивавший ошибки у философов-идеалистов и критиковавший новейших авторов псалмов, забывших о великих образцах. — Мне то и дело хочется писать. Мой друг, доктор Леветт, говорит, что всему виной почки.
— Если позволите, я принесу вам одно снадобье, — отозвался шевалье, из которого выпитое вытекло довольно узкой струей. — Оно еще никогда не подводило.
Никакого снадобья у него, конечно, не было, но ему захотелось продолжить знакомство. К таким контактам нужно относиться бережно и стараться их культивировать. Он еще не до конца утратил веру в чудо, в дар судьбы или просто в счастливое стечение обстоятельств, даже в нежданное везение. Может быть, предложив это снадобье другому человеку, он и сам сумеет исцелиться? Может быть, искры энергии его спутника вспыхнут в нем, словно после долгого трения? И когда кто-то говорит, будто у него есть чудодейственное лекарство, то всегда добавляет: «Оно безотказно, оно вам поможет, оно вас спасет».
Они вернулись к берегу, взявшись за руки, пробрались между высокими влажными стенами и услыхали — то ли сзади, то ли где-то перед ними — шаркающие шаги или рычание собаки. Лодочник откликнулся на голос человека-тени, Казанова забрался в катер и, стоя во весь рост, отсалютовал новому приятелю. Он следил за ним до тех пор, пока туман не затянул набережную тяжелой пеленой и они потеряли друг друга из вида.
В особняке на Пэлл-Мэлл шевалье взял перо и записал в своем дневнике:
Сегодня ночью, в последний день сентября 1763 года, я познакомился с мистером Сэмюэлем Джонсоном. Он живет в доме номер один на Иннер-Темпл-лейн, и его смело можно назвать украшением его страны.
Он погасил свечу мокрыми пальцами и со вздохом лег в постель, высоко взбив подушку. Перед сном, когда дневные впечатления постепенно начали исчезать, превращаясь в облако разрозненных мыслей и полуфантазий, до него опять донесся таинственный выкрик соседа. Почему ему никогда не отвечают? Одинокий клич, совсем как у журавля. Бедняга. Жарба должен выяснить, кто он такой. Дорогой Жарба…
18 
