очень нудно 
69 
Проехали Руасси. Потом сортировочную станцию, забитую пустыми пригородными поездами, — значит скоро Париж. Знаменитый «красный» северный пригород. По грубому бетону, как в Лондоне, — надписи всех цветов радуги. Однако здесь один министр культуры объявил этих стеномарал художниками, чью форму самовыражения можно рассматривать наряду с музыкой хип-хоп[185] или катанием на скейтборде. Старый хрыч. Если это тот самый министр, что вручил тебе зеленый значок, который ты носишь на лацкане, то поделом тебе. Он скосил глаза на зеленую бляшку; как и недовольство своими фотографиями, это еще один штришок, свидетельствующий о его тщеславии. Он оглядел свой костюм, сидящий, увы, не безупречно: линии моды и линии тела расходятся все дальше. Пояс брюк врезается в растущий животик, зато сами брюки свободно болтаются на усохших ногах. Сейчас уже в магазин с авоськой не ходят, но он помнит, какие причудливые формы принимали набитые овощами авоськи, старательно облекая свое содержимое. Вот во что он превратился — в уродливого, распираемого воспоминаниями старика. Да только метафора-то с изъянцем: в отличие от овощей воспоминания имеют свойство разрастаться, как раковая опухоль. С каждым годом твою авоську распирает все сильнее, она тяжелеет, и от ее тяжести ты все больше кособочишься.
Да и что он такое, в конце-то концов? Всего лишь сборщик и просеиватель воспоминаний — собственных и исторических. А еще он прививает воспоминания другим людям. Что ж, нельзя сказать, что он позорно промотал свою жизнь. Да, он даже сам с собой, не говоря уж о беседах с посторонними, перескакивает с одной темы на другую; словно древний перегонный куб на железных колесах, неуклюже, со скрипом катит он от деревни к деревне, извлекая из местного уклада жизни его квинтэссенцию. Но то лучшее, что в нем еще осталось, его сила, помогает ему по-прежнему заниматься своим ремеслом.
Поезд осторожно, не без изящества подкатил к Гар-дю-Нор. В туннеле памяти Ленни Фултон сорвал с носа кольцо, зашвырнул его под сиденье и как ни в чем не бывало ринулся к двери. Остальные, припомнившиеся и реальные, сидящие здесь и где-то в прошлом, смущенно закивали друг другу на прощанье. Начальник поезда поблагодарил их за поездку на «Евростар», добавив, что будет рад вскоре вновь увидеть их в этом поезде. На перроне уже выстроились уборщики, готовясь ринуться в вагоны и вымести оттуда еле заметные следы, оставленные в истории этой группой пассажиров, прежде чем появятся другие, неловко кивнут друг другу в знак приветствия, а затем оставят там свои исторически еле заметные следы. Железная махина поезда издала могучий приглушенный вздох. И снова — шум, жизнь, город.
А вернувшись домой, пожилой англичанин сел писать рассказы, которые вы только что прочитали.
69 
