Последние отзывы

  20  

— А почему это так трудно? — спросил Перкар, в голосе его звучало презрение. — Альвы — голые твари, у них нет Пираку. Почему эти земли должны принадлежать им, а не нам? — Перкар не раз слышал это от молодых людей и считал, что так думают все.

Выслушав его, Капака нахмурился, да и Шири был явно смущен.

— Потому что их притязания на эту землю имеют тысячелетнюю давность, гораздо более древнюю, чем ваши, — произнес над ухом Перкара чей-то очень тихий голос. Перкар подпрыгнул от неожиданности. Неужели можно двигаться так бесшумно? Обернувшись, он увидел странного человека с белыми волосами.

Капака прочистил горло.

— Перкар, это Нгангата с запада. Пожалуй, самый ценный член нашего отряда.

— Ты аль… — вырвалось у Перкара, но он во время остановился.

— Мой отец был альва, — сказал Нгангата. — У меня нет клана.

Перкар кивнул, гадая про себя, что значит не иметь клана. Это, безусловно, делает человека подлым ненавистником, который хочет, чтобы его все боялись. Перкар предпочел бы перебороть страх, чем поддаться ему. Глаза сузились, пока он стоял и обдумывал, как бы побольнее задеть противника, чтобы покончить с ним, обнажить мечи, если до этого дойдет. В его собственном доме это ничтожество выставило его дураком.

— Перкар!

Это был отец, его отец, напомнивший ему о том, что этот не имеющий клана полукровка снискал уважение вождя и что совсем не обязательно выставлять кого-то дураком, если он на самом деле дурак.

— Прости меня, — произнес Перкар, хотя нельзя сказать, что он признал свою вину, однако решил, что все же лучше извиниться.

Нгангата кивнул, давая тем самым понять, что извинение принято. Перкар подумал, что ему следует каким-то образом высказать свою признательность.

— Я почти ничего не знаю об альвах. — Он попытался оправдать свое поведение скорее перед Капакой, чем перед этим странным типом. — Может быть, ты мне что-нибудь расскажешь о них. Особенно если нам предстоит встреча с ними. Можно я буду звать тебя по имени?

— Ты можешь называть меня Нгангата, как зовет вождь. Это не настоящее мое имя.

Перкар сделал вид, что не заметил оскорбления.

— А ты зови меня Перкар, — ответил он тихо. — Это мое настоящее имя.

И кто знает, не доведется ли им когда-нибудь схлестнуться в рукопашной. И тогда ни клана, ни имени, подумал Перкар, но вслух ничего не сказал.

V

СТРАШНОЕ И ЗАПРЕТНОЕ

Хизи на мгновение смежила усталые веки, следя из-под полусомкнутых ресниц за причудливой игрой света. Мелькающие контуры в основном были ей знакомы — изгибы и углы выцветших рельефных фигурок, часть из которых она знала, но большая половина была таинственной, как морской ветер. Который уж день она смотрит на них, пытаясь доискаться смысла с тем же нетерпением, с каким рука тянется расчесать зудящую ранку. А пользы ни от того, ни от другого никакой. Просто она еще мало знает. Ган был прав.

И все же немногое, что становится ей понятным из прочитанного, не дает ей бросить эту мучительную игру. Открытия случаются редко и достаются тяжелой ценой, но зато, какая это сладкая награда, не сравнимая ни с чем, что ей когда-либо довелось испытать.

Квэй, она знает, беспокоится за нее. Ведь она вскакивает с постели с первыми лучами рассвета и возвращается, когда на небе зажигаются звезды, нащупывая в кармане в несколько раз сложенные клочки бумаги. Кусочком угля она копировала знаки, которые не понимала, и по ночам, в постели, при мигающем свете масляной лампы, пыталась разгадать их значение. Это тут же замечал призрак, живущий в ее комнате, — он подходил поближе, наблюдая за ней, а однажды даже провел невидимым пальцем по листу бумаги. Может быть, в прошлой жизни он был писцом, ученым человеком и любил писать так же, как она сама.

…Надо открыть глаза, уговаривала она себя. Я только начала понимать, о чем идет речь на этой странице. Но глаза не открывались, не прошло и минуты, как ее сковал сон.

Она проснулась оттого, что падает, проваливается в бездну, но это был всего лишь ночной кошмар, какой могут устроить крошечные бесенята, живущие в голове, как считала Квэй. Хизи приложила руку к груди, чтобы унять сердцебиение. В ее полусонном состоянии, когда мутится сознание, она опасалась, что Ган может услышать стук ее сердца. И еще боялась, что Ган застанет ее спящей — она не раз видела, как он безжалостно изгонял всех, кто засыпал во время работы, даже тех, у кого было королевское разрешение на занятия в библиотеке. Разрешение, которого у нее не было. Но нет, если бы он увидел, что она спит, она бы проснулась не оттого, что падает, а от язвительных речей всезнающего мудреца.

  20