Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
58 
– Тебе обязательно надо поспать, – сказала Джулия. – Давай я отведу тебя наверх, в отцовскую спальню.
– Нет, дорогая, я никогда не сплю. Я засыпаю только тогда, когда хочу покинуть время, в котором живу.
– Ты хочешь сказать… что ты бодрствуешь день за днем и никогда не нуждаешься во сне?!
– Верно, – кивнул Рамзес, снова ослепительно улыбаясь. – Давай я раскрою тебе еще один страшный секрет. Я не нуждаюсь ни в еде, ни в питье, просто мне страшно хочется всего этого. И мое тело наслаждается. – Он засмеялся, увидев, как Джулия удивилась. – А вот прочитать книги твоего отца мне на самом деле нужно – если позволишь.
– Разумеется, зачем спрашивать меня о таких вещах, – сказала Джулия. – Бери все, что хочешь, все, что тебе нужно. Иди в его комнату, если тебе надо. Надевай его халат. Мне хочется, чтобы ты чувствовал себя как дома. – Она рассмеялась. – Ну вот, я заговорила совсем как ты.
Они посмотрели друг на друга. Их разделяло несколько футов, и Джулию это очень устраивало.
– А теперь я тебя покину, – сказала она.
Царь тут же поймал ее за руку, моментально сократив дистанцию, заключил в объятия и снова поцеловал. Потом так же резко отпустил.
– В этом доме правит Джулия, – сказал он несколько напыщенно.
– Вспомни, что ты сказал Самиру: «Но сейчас я могу защитить Джулию Стратфорд от любой опасности, со мной ей ничто не угрожает».
– Я не солгал. Но мог бы и солгать – лишь бы остаться твоим защитником.
Джулия тихо рассмеялась. Лучше уйти сейчас – пока еще есть моральные и физические силы.
– Это другое дело.
Она прошла в дальний угол зала и приподняла крышку граммофона. Порылась в пластинках. «Аида» Верди.
– Ага, то, что нужно, – сказала она.
На пластинке не было никаких картинок, поэтому Рамзес не понял, что она приготовила для него. Джулия установила тяжелый черный диск на бархатную вертушку, направила иглу. И повернулась к царю, чтобы видеть его лицо, когда раздадутся первые торжественные звуки оперы. Зазвучал далекий хор – низкие сочные голоса.
– О-о, это настоящее чудо! Машина, которая делает музыку!
– Крути и слушай, как поют. А я буду спать, как все смертные женщины, и буду видеть сны, хотя моя реальная жизнь теперь так похожа на сон.
Джулия еще раз посмотрела на Рамзеса, с благоговением внимающего музыке – со скрещенными на груди руками, с опущенной головой. Он подпевал басом, еле слышно. И один только вид белой рубашки, туго обтягивающей его широкую спину и сильные руки, заставил ее задрожать.
8
Часы пробили полночь, и Эллиот закрыл дневник. Целый вечер он читал и заново перечитывал переводы Лоуренса, просматривал покрытые пылью исторические хроники, изучая биографии царя, называемого Рамзесом Великим, и царицы, известной под именем Клеопатра. Ничто в этих исторических фолиантах не противоречило таинственной истории, описанной так называемой мумией.
Человек, который правил Египтом шестьдесят лет, вполне мог, черт побери, быть бессмертным. И правление Клеопатры VI тоже было весьма занимательным.
Но больше всего в заметках Лоуренса заинтересовал тот абзац, что был написан на латыни и на египетском – в самом конце дневника. Эллиот без труда прочел его. Во время обучения в Оксфорде он вел свой собственный дневник на латыни, а египетский изучал долгие годы – сначала вместе с Лоуренсом, потом самостоятельно.
Этот абзац не являлся переводом записок Рамзеса. Это были собственные комментарии Лоуренса по поводу прочитанного в свитках.
«Заявляет, что этот эликсир можно принять только один раз. Не требуется никаких дополнительных вливаний. Подготовил смесь для Клеопатры, но подумал, что небезопасно обнаруживать снадобье. Не хотел и сам употреблять подготовленную смесь, так как боялся побочных эффектов. Что, если химикалии в этой усыпальнице уже опробованы? Что, если здесь на самом деле есть тот эликсир, который способен омолаживать человеческое тело и продлевать жизнь?»
Дальше шли две непонятные строчки по-египетски. Что-то о магии, о секретах, о натуральных составляющих, которые дают совершенно новый эффект.
Значит, в это Лоуренс все-таки поверил. И на всякий случай записал свои соображения на египетском. А что же сам Эллиот? Чему он верит? Особенно в свете рассказанной Генри истории об ожившей мумии.
И опять ему пришло в голову, что он играет в какую-то драматическую игру: вера – это то, о чем мы задумываемся не часто. К примеру, он всю свою жизнь как бы верил в учение англиканской Церкви. Но на самом деле ни на минуту не верил в то, что придет момент – и он попадет или в христианский рай, или в ад. Он просто не верил в само их существование.
58 
