Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
37 
Она медленно развернулась и направилась в гостиную.
Тишина. Слабое журчание фонтана в оранжерее. Где-то на улице лошадь тащит скрипучую повозку. В углу трясется от страха Рита, судорожно теребя фартук.
А посреди комнаты стоит безмолвный Рамзес. Он стоит все так же, широко расставив ноги и скрестив на груди руки, и смотрит на Джулию. Солнце создавало вокруг него теплый сверкающий ореол, оставляя лицо в тени. И глубокое сияние его глаз казалось таким же нереальным, как и высокая копна густых каштановых волос.
Впервые в жизни Джулия по-настоящему поняла значение слова «царственный». И еще одно слово пришло ей в голову, довольно непривычное, но очень точное: «миловидный». Джулия поразилась: а ведь его лицо красиво в основном благодаря выражению. Удивительно умное, удивительно пытливое и сосредоточенное одновременно. Не от мира сего, хотя вполне обычное. Было в нем что-то неземное и в то же время очень человечное.
А Рамзес просто смотрел на нее. Широкие полы длинного шелкового халата слегка колыхались от потоков теплого воздуха, струившегося из оранжереи.
– Рита, оставь нас, – прошептала Джулия.
– Но, мисс…
– Ступай.
Снова тишина. Наконец Рамзес направился к ней. Ни намека на улыбку, лишь ласковый серьезный взгляд широко открытых глаз – он рассматривал ее лицо, волосы, одежду.
«Что он думает про этот легкомысленный кружевной пеньюар?» – вдруг ужаснулась Джулия. Господи, может, он решил, что женщины нашего времени носят такую одежду на улице? Но нет, он не смотрел на кружева. Он разглядывал ее грудь под свободно спадающим шелком, изгиб ее бедер, потом снова взглянул ей в глаза, и это выражение его лица нельзя было спутать ни с чем – в нем заговорила страсть. Рамзес подходил все ближе и ближе, обнял Джулию за плечи, и она почувствовала, как сжались его пальцы.
– Нет, – сказала она, выразительно покачала головой и сделала шаг назад. Распрямила плечи, стараясь, чтобы Рамзес не заметил ее страха и внезапной приятной дрожи, пробежавшей по спине и рукам. – Нет, – повторила Джулия с осуждением.
Она испуганно наблюдала за ним, чувствуя, как грудь наполняется теплом. Рамзес кивнул, отступил назад и улыбнулся. Слегка развел руками и заговорил на латыни. Джулия уловила свое имя, слово «царица» и слово, означавшее, как она поняла, «дом». Джулия – царица в своем доме.
Она кивнула и вздохнула с нескрываемым облегчением. Дрожь вновь стала сотрясать все ее тело. Заметил ли он это? Наверняка.
– Panis, Джулия, – прошептал Рамзес. – Vrnum. Panis. – Он прищурился, подыскивая нужное слово. – Edere, – прошептал он и изящным жестом дотронулся до своих губ.
– Да, я понимаю, о чем ты говоришь. Еда. Ты хочешь поесть. Ты хочешь вина и хлеба. – Джулия торопливо шагнула к дверям. – Рита! – позвала она. – Он голоден. Надо немедленно покормить его.
Она обернулась и увидела, что Рамзес опять улыбается, с той же сердечностью, что и наверху, в ванной. Он думает, что ей нравится заботиться о нем, да? Если бы он только знал, что она считает его совершенно неотразимым, что минуту назад она готова была обвить его руками и… лучше не думать об этом. Нет, лучше вообще ни о чем не думать.
4
Эллиот сидел в вертящемся кресле, глядя на тлеющие в камине угли. Он придвинулся поближе к огню, поставив ноги, обутые в шлепанцы, на решетку. Жар огня облегчал боль в суставах ног и рук. Эллиот с нетерпением и неожиданным для самого себя восторгом слушал Генри. Бог отомстил Генри сполна за все его грехи. Вокруг Генри разразился скандал.
– Наверное, тебе это померещилось, – сказал Алекс.
– Говорю вам, проклятая тварь вылезла из футляра для мумий и подошла ко мне. Она душила меня. Я чувствовал ее руку на шее, я видел ее замотанное тряпьем лицо!
– Тебе это точно померещилось, – опять сказал Алекс.
– Какое, к черту, померещилось!
Эллиот посмотрел на двоих молодых людей, стоявших возле каминной полки, – на Генри, небритого, дрожащего, со стаканом виски, и Алекса, по обыкновению бодрого, с чистыми, точно у монахини, руками.
– А этот парень, египтолог… ты говоришь, что он и есть та мумия? Генри, ты где-то шлялся всю ночь, да? Ты ведь пил с той девицей из мюзик-холла? Наверное, ты был…
– Ну ладно. Тогда откуда взялся этот ублюдок, если он не мумия?
Рассмеявшись, Эллиот пошевелил угли концом серебряной трости.
Генри не сдавался:
– Накануне вечером его там не было. Он спустился сверху в купальном халате дяди Лоуренса. Вы же не видели! Он не похож на обычного человека. Любой, увидев его, скажет, что он необычный.
37 
