Последние отзывы

  21  

Есть у нас потребность описать неизвестные существа глупыми, безмысленными.

Уход женщин не остался незамеченным. Вслед им устремились взгляды, и если бы они повернулись, увидели бы, какое вожделение светилось в этих глазах.

Когда Мэйра и Астра перевалили через гребень горы, монстры взбежали за ними на гребень и следили, как их вчерашние подруги спускались мимо скалы Убиения к своим пещерам.

Ушли.

Когда они вернутся?

Женщины задержались на утесе, глянули вниз. Их берег… их дом… их народ… Люди Расщелины… Да, разумеется, все так. Но они только что были в долине с людьми, которых называли монстрами, и в сознании не было прежней монолитности, вертелись всяческие «если» да «если бы», «может быть» и «неужели». Мыслили они себя женщинами, а тех, других, мужчинами? Мыслили они себя молодыми женщинами? Они ведь не Старые Они, не старухи. Они из тех, на которых смотрели в тот момент, смотрели именно потому, что мучились сомнениями. Когда не было самцов, монстров, не было нужды и задумываться над своею расщелиной, копией большой Расщелины. Иного не было дано. С рождением первого монстра родились Мужчина и Женщина, самец и самка. Раньше они были просто народом, людьми.

Две молодые женщины стояли на краю уступа скалы и глядели на ленивое движение внизу — на себя. И в глазах их — я сделаю их голубыми, как небо над ними и море у их ног, — когда-то спокойных, не реагирующих, мелькали тени, тени молодых мужчин, которых они только что покинули — может, и их сыновей, кто знает? Молодые мужчины — тоже народ, как и тот, на который они смотрели. Народ, рожденный народом, чьи тела выделялись внизу, на фоне скал и моря.

Монстры… Так и только так думали о них эти две женщины, потому что казалось: как же иначе о них подумаешь?

Они стояли, созерцали, сравнивали инертность наблюдаемого с оживленностью оставшейся за горой долины. Как все там, внизу, медленно и спокойно… А в долине шум, движение, как будто протест против бездействия. Мысли Мэйры обратились к ее последнему ребенку. Полумонстру, несмотря на расщелинку меж ног. Когда она ее родила? Проявлялась ли у них потребность оценивать время? Это было, когда… ну… конечно, время полной луны, время новой луны, время круглое, время узкое; время красного потока расщелины Расщелины, время истечения красной крови из их собственных расщелин — всякое время. Но когда родился этот ребенок? Ясно, что есть зависимость между этим и отношениями с народом там, внизу, в долине.

Сонная сцена, а нарушает ее мелкий младенец, Мэйрин. Та, которая присматривает за мелкотой, раздражается. Дети не должны себя вести таким неподобающим образом. Так дергаются и кривляются только маленькие монстрики.

Присматривающая за детьми сидит на краю скалы у самых волн, очень легко дать крохе свалиться в воду и затихнуть навеки. Кто обратит внимание? А если и обратит… Попробует, конечно, спасти. Сонным, ленивым движением, полупотягиванием с зевком. Две женщины, наблюдающие за происходящим, ощутили отвращение. Еще одно новое ощущение? Нет, не новое. Отвращение они ощущали, когда видели новорожденных монстров с их дурацкими неуместными мясистыми цветками промеж ног. Новым оказалось не отвращение, а то, что объектом его была старуха, Старая Она.

Почти все старухи возлежали на плоской удобной скале прямо перед ними. Крупные, зажиревшие, в складках плоти, они валялись, растопырив ноги, выставив свои разломы, тоже жирные, в светлой поросли волос над языками и рыхлой мякотью розоватой плоти. Омерзительными, безобразными показались они двум наблюдающим женщинам. Хуже монстров.

Да и общий облик… Ни дать ни взять, громадные слизни. Как будто кожа их заключает в себе нечто желеобразное, способное перетекать и принимать произвольные очертания. Удивительно, почему их кожа не позволяла видеть того, что внутри. И каждая оболочка снабжена парой глаз. Обе наблюдающие одновременно подумали:

«Я не хочу стать такой».

Такая мысль вызывала войны и революции, раскалывала семьи, толкала помыслившего в цепкую хватку безумия или к началу новой жизни.

«Я не хочу стать такой. И я не стану такой».

Мэйра и Астра содрогнулись от отвращения и протеста. А море шептало, плескалось нежно и спокойно, ни на мгновение не затихая, но не решаясь и разразиться штормом. Шум моря жил в их ушах всю сознательную жизнь, хотя в пещерах, высоко над водой, его чаще всего не слышно… Вспомнился шелест листьев леса на ветру… Крик орлов, всплеск большой рыбины в реке… И снова ленивый, усыпляющий плеск маленькой морской волны.

  21