59 
– Тебе не кажется, что ей следует кое с кем повидаться?
– С врачом?
– Или со священником.
– Я не знаю.
– Беда в Остине, а не в ней.
Мэвис чувствует пустоту, оставшуюся после утраты веры, зияние сразу под сердцем, но ведь годами она этого не замечала. Принесла никчемную жертву, совершила ошибку.
– Стало быть, ты встретишься с Мэтью?
– Наверное.
– Смешно, что он живет в Вилле, правда? Кто бы мог такое представить еще год назад? Смешно, да, смешно.
– Любопытно, остался ли у него тот его домик в деревне?
– Тот в Сассексе, где Остин жил с Бетти перед самой ее гибелью?
– Да, тот самый.
– Он продал его кузену Джеффри Арбатноту.
– Что-то Людвиг давно к нам не заходит.
– Он болен любовью, счастливчик.
– Счастливчик, потому что любим.
– В любом случае счастливчик. Лучше быть больным любовью, чем просто больным.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Лотти?
– Да. И не надо так на меня смотреть. Я не из твоих пациенток.
– Не говори глупостей, Шарлотта.
– По-моему, кто-то плачет.
– Это миссис Карберри. Муж ее поколачивает.
– Мужчины!.. Они в самом деле хуже нас, ты согласна?
– Да.
* * *
Теребя косу, Дорина шла босиком по траве. Невольно наступала на маргаритки. Вот бы стать легкой, как перышко, лететь по воздуху, едва касаясь цветов. Было бы немного щекотно, и желтая пыльца оставалась бы на кончиках пальцев.
– Дорина!
Кто это так близко произнес ее имя? Остин? Сердце учащенно забилось.
– Дорина! Я здесь!
Голос, зовущий ее, прозвучал из-за живой изгороди. Дорина поспешно глянула по сторонам и пролезла через лаз в кустарнике. За ним лежала еще одна лужайка, не такая обширная, и ее нельзя было увидеть из окон дома, а еще дальше в глубине тянулся старый каменный забор, рос полосатый ломонос, белели цветы ракитника.
Посреди полянки кто-то стоял, неподвижно, как на сцене или на фотографии. Долговязый, темноволосый, бледный, скромно одетый, родной.
– Гарс!
Охватив руками шею, Дорина осела на траву. Гарс с улыбкой присел рядом на корточки.
– Привет, Дорина, а я думал, ты меня не узнала.
– Гарс… как… ты так изменился… вырос.
– Конечно, я изменился, мы же столько лет не виделись. А я перелез через стену. Чтобы увидеть тебя.
– Увидеть меня?
– Да. Хотел убедиться, что ты действительно существуешь.
– Я и сама иногда сомневаюсь.
– А как ты вообще справляешься?
– С Остином? – Дорина глядела не на него, а мимо, на крупные полосатые розовато-лиловые цветы ломоноса. Неожиданно поняла, как легко с ним говорить, хотя и странно. – Объясни мне: как быть?
– Я тебе вот что скажу. Перестань его бояться.
Немного подумав, она спросила:
– Как перестать?
– Не знаю. Твой страх и отпугивает его, и возбуждает. Как хищника – запах крови. Стань смелее. Не бойся резких движений. Ты ведь чувствуешь себя пленницей. Сломай решетку. По ту сторону – свобода. Живые люди. Иди к ним. Но сначала повидайся с отцом, и если он тебя достанет своим нытьем, разругайся с ним.
– Но если я так поступлю, ему будет больно, ему будет стыдно.
– Ну и пусть, пусть ему станет больно и стыдно, пусть наконец проснется, черт возьми!
– Гарс, ну как же ты так…
Гарс поднялся, и Дорина тоже. Стояли, настороженно глядя друг на друга, с опущенными руками. От жары у него по лицу текли струйки пота.
– Ладно, хорошо, что тебя повидал, может, что-нибудь изменится к лучшему.
– Погоди. Не говори ему, что приходил сюда.
– Пошел он куда подальше!
– Я очень тебя прошу… Гарс… Ты видел Мэтью?
– Еще нет, но увижусь вскоре. Придется. Кстати, отцу тоже не миновать встречи.
– Почему «не миновать»?
– Потому что он им околдован, потому что нуждается в нем, да попросту влюблен в него.
– Если бы мне удалось поверить… что Остин влюблен в Мэтью…
– Что тогда?
– Все разрешилось бы, кошмар развеялся…
– Кто знает? Может быть. В мире много странных привязанностей. До свидания, Дорина. Можно, я тебя поцелую?
Дорина не уходила, и тогда Гарс тихо положил руки ей на плечи и осторожно, бережно поцеловал сначала в щеку, потом в губы. И вот уже он далеко. Махнул рукой и, подтянувшись, исчез за каменным забором. Лишь черный силуэт на миг обозначился на фоне синего неба.
Дорина поглядела по сторонам. Сад, на минуту обретший реальность, вновь стал прежним, пустым, неподвижным, тусклым, безрадостным. Она потрогала свое лицо, влажное от пота, будто от слез.
59 
