Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
32 
— Господин, необходимо вскрытие.
Безутешный Поросенок бросил в ответ:
— Чтобы вы, неумелые греки, исполосовали его? Мало вам, что вы его убили? Нет, мой отец отправится на погребальный костер нетронутым.
Заметив спину удаляющегося Суллы, Поросенок бросился к дверям и настиг его уже в атрии.
— Луций Корнелий!
Сулла медленно повернулся к нему. На Метелла Пия глянуло лицо, исполненное скорби: в глазах стояли слезы, на щеках подсыхали ручейки от слез, уже успевших пролиться.
— Дорогой мой Квинт Пий!
Потрясение пока удерживало Поросенка на ногах; его рыдания поутихли.
— Не верю! Мой отец мертв…
— Да, и как внезапно! — отозвался Сулла, печально качая головой. Из его груди вырвалось рыдание. — Совершенно внезапно! Он так хорошо себя чувствовал, Квинт Пий! Я зашел к нему засвидетельствовать почтение, и он пригласил меня отужинать. Мы так приятно проводили время! И вот, когда ужин близился к концу, случилось это…
— Но почему, почему, почему? — На глазах у Поросенка опять появились слезы. — Он только что возвратился домой, он был совсем не стар!
Сулла с великой нежностью привлек к себе Метелла Пия, прижал его вздрагивающую голову к своему плечу и принялся гладить правой рукой по волосам. Однако в глазах Суллы горело удовлетворение, доставленное огромным всплеском чувств. Что может сравниться с этим непередаваемым ощущением? Что бы еще такое предпринять? Впервые он полностью погрузился в процесс остановки чужой жизни, став не только палачом, но и жрецом смерти.
Слуга, вышедший из триклиния, обнаружил сына скончавшегося хозяина в объятиях утешителя, сияющего, подобно Аполлону, победным торжеством. Слуга заморгал и тряхнул головой. Не иначе, игра воображения…
— Мне пора, — бросил Сулла слуге. — Поддержи его. И пошли за остальной семьей.
Выйдя на кливус Победы, Сулла стоял на месте довольно долго, пока глаза не привыкли к темноте. Затем, тихонько посмеиваясь про себя, он зашагал по направлению к храму Великой Матери. Завидя бездну сточной канавы, он бросил туда пустой пузырек.
— Vale, Свинка! — провозгласил он, воздев обе руки к насупленному небу. — О, теперь мне лучше!
* * *
— Юпитер! — вскричал Гай Марий, откладывая письмо Суллы и поднимая глаза на жену.
— Что случилось?
— Свинка мертв!
Утонченная римская матрона, которая, по мнению ее сына, не вынесла бы словечка хуже, чем Ecastor, и глазом не повела: она с первого дня замужества привыкла, что Квинт Цецилий Метелл Нумидийский именуется в ее присутствии позорным словечком «Свинка».
— Очень жаль, — произнесла она, не зная, какой реакции ждет от нее супруг.
— Жаль?! Какое там! Очень хорошо, даже слишком хорошо, чтобы это было правдой!
Марий снова схватил свиток и развернул его, чтобы прочесть все сначала. Разобравшись в письменах, он стал читать жене письмо вслух срывающимся от радостного возбуждения голосом:
Весь Рим собрался на похороны, которые оказались самыми многолюдными из тех, какие я только могу припомнить, — впрочем, в те дни, когда на погребальный костер отправился Сципион Эмилиан, я еще не слишком интересовался похоронами.
Поросенок не находит себе места от горя; он так рыдает, так мечется от одних ворот Рима к другим, что вполне оправдывает свое прозвище «Пий». Предки Цецилиев Метеллов были простоваты на вид, если судить по портретам, которым, видимо, можно доверять. Актеры, изображавшие этих предков, скакали, как странная помесь лягушек, кузнечиков и оленей, так что я заподозрил, не от этих ли тварей произошли Цецилии Метеллы.
Все эти дни Поросенок следует за мной по пятам — потому, наверное, что я присутствовал при кончине Свинки, тем более что его дражайший папочка не отпускал мою руку, что дало Поросенку повод вообразить, будто разногласиям между мной и Свинкой пришел конец. Я не говорю ему, что решение его папаши пригласить меня на ужин было случайностью. Интересно другое: пока его папуля умирал, а также какое-то время после Поросенок забыл про свое заикание. Если помнишь, он приобрел дефект речи в сражении при Аравсионе, так что можно предположить, что оно является просто нервным тиком, а не чем-то более серьезным. По его словам, этот недостаток проявлялся у него в траурные дни только тогда, когда он о нем вспоминал или когда ему надо было выступать с речью. Представляю себе, как выглядел бы Поросенок во главе религиозной церемонии! Вот было бы смешно: все переминаются с ноги на ногу, пока Поросенок путается в словах и то и дело возвращается к началу.
32 
