Последние отзывы

  77  

Наконец вернулся Карл, неся хлеб, йогурт и пудинг. Мишель наблюдал за ним, пока тот присаживался. Когда Карл начал что-то говорить, Мишель наклонился вперед и поднял руку. «В чем дело?» – спросил Карл. Мишель раскрыл рот и поглядел на Карла, словно дожидаясь его реплики.

– С тобой все в порядке? – спросил Карл.

– Не знаю, – сказал Мишель и помедлил, прислушиваясь к своему голосу. – У меня нормальный голос?

– Вид у тебя слегка ненормальный, по правде говоря.

– У меня нормальный голос?

– По мне – так нормальный.

Мишель очень медленно откинулся назад. Он все еще прислушивался, хотя в купе стояла тишина.

– К нам подсели еще пассажиры? – спросил Карл, глядя на багаж.

– Отец с дочкой.

– Жаль. Какое-то время мы с тобой были в купе одни, пока ты спал. Куча народу повыходила.

– Где мы сейчас?

– Недалеко от побережья. Последняя остановка была в Виндо. Я разговорился с народом в поезде. Познакомился с несколькими тулузцами.

Мишель кивнул.

– Помнишь? – спросил Карл. – Джазовая столица мира, правильно? По словам Кристин?

– Что, в Тулузе нет джаза?

– Эти долбаные тулузцы вообще никогда не слыхивали о джазе. – Он с отвращением мотнул головой. – На тебе йогурт.

Он достал ложку.

Поезд уползал в ночь по югу Франции, по виноградникам Бордо, затем в Биарриц, где резко поворачивал на восток. Там села еще толпа народу, и к темноте купе заполнилось – банкир с дочкой вернулись, а за ними пришли два молодых французика и две древних француженки. На полдороге вдоль побережья температура резко поднялась. Карл разговаривал с девочкой, которая чертила в блокнотике. У нее были полные розовые губы примерно одного цвета с платьем и бантом и большие, круглые зеленые глаза; по мере того как в купе становилось теплее, ее глаза загорались все лихорадочней, а бант вскоре поник, коснувшись лица. Ее заворожил Карл, который был слишком похож на варвара, чтобы быть французом, но говорил по-французски без тени чужеземного акцента. Пятеро мужчин в купе наблюдали за девочкой. Поезд пер вперед, атмосфера сделалась мрачно жаркой, и отец девочки нервно оглядывал купе, переводя глаза с одного мужчины на другого. Старухи ничего не замечали: одна из них выключила верхний свет, и купе и лица пассажиров окунулись в тени, перемежавшиеся с лунным светом; вторая старуха встала и захлопнула окно. Все оглянулись на закрытое окно, не веря своим глазам. Поезд мчался вперед, ночь растягивалась перед ними; розовый бант сполз девочке на плечо, бретельки платья опустились на предплечья; она перевернулась во сне, скрючившись на своем месте лицом к Карлу, едва касаясь губ кончиками пальцев; ее веки трепетали в тусклом свете из окна. Карл взглянул на девочку и перевел взгляд на Мишеля и остальных мужчин – все они сидели в темноте с широко раскрытыми глазами, в то время как женщины дрыхли. Наконец Карл встал и открыл окно. Как только он вернулся на место, старуха немедленно проснулась, встала и закрыла окно обратно. Девочка склонилась вперед, прижавшись к Карлу; отец потянулся к ней и рывком отдернул дочь, разбудив ее. Она сонно оглядывалась, не понимая, что происходит. Мужчины неловко зашевелились. Мишель открыл окно. Старуха встала и закрыла его. Поезд накалялся.

Наконец Мишель с Карлом выбрались из купе и вышли в коридор. Закрыв дверь, они стояли, опершись об открытые окна поезда, присоединившись к череде мужчин, которые курили сигареты и перешептывались тихими голосами или наблюдали за бегущей мимо местностью. Ветер принес облегчение после жары, но это был горячий ветер, и по мере продвижения на юг ночь не становилась прохладней. Через полчаса Карл сказал: «Кажется, теперь у меня получится уснуть» – и проковылял обратно в купе. Проход пустел, пока Мишель не остался один. Состав в очередной раз остановился у очередной станции; никто не сошел с поезда, и в него не ворвался вихрь новых пассажиров. Он прислонился лбом к стеклу и подумал о ней – она уже, наверно, в Венеции, с мужем. Представлять себе это было невыносимо. Он закрыл глаза. Сейчас, в этой жаркой, бесконечной ночи, на этой неопределенной, вечной земле он чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо, за исключением той единственной ночи, когда нашел ее на полу у нее в квартире и решил, что она умирает. Стоя у окна поезда с закрытыми глазами, он начал говорить сам с собой, произнося про себя ее имя снова и снова, дабы убедиться, что оно звучит правильно каждый раз, когда он его проговаривает, что оно никогда не подведет его, что этот звук никогда не воспротивится его желанию его выговорить.

  77