очень нудно 
60 
Нигде не было ни души.
«Ведь я же чувствовал… — сказал он себе, переводя дух. — Надо было мне идти с ним».
Потом Бобби вспомнил, что предчувствия по большей части не сбываются, и подумал, что, наверное, выглядел полным идиотом, если Сен-Тьерри так быстро выскочил из машины и отправился на разведку один.
Время бежало, а Бобби все перебирал варианты: шальная пуля, падение в погреб, засада…
Он залез в машину и выпустил в воздух очередь из пулемета.
«Если Сен-Тьерри еще здесь, он узнает звук пулемета», — подумал Бобби. С того времени, как лейтенант сказал: «…минут пять», прошло больше часа, и Дерош решительно захлопнул дверцу.
— Заводи мотор, — скомандовал он. — Поехали. Все будет хорошо.
Машина тронулась.
— Влево! Прямо! Стой на повороте! Вперед! — поступали команды в нижнюю часть броневика.
Вглядываясь в полуоткрытую смотровую щель, Бобби мысленно повторял:
«Я потерял лейтенанта! Я потерял лейтенанта!»
Дерош трижды объехал вокруг мельницы, хотя прекрасно понимал, что этот маневр ничего не даст. У него возникло тягостное чувство вины, в основном из-за того, что не находилось ни одного разумного объяснения исчезновению лейтенанта. Бобби было бы гораздо легче, если бы он мог сказать себе: «Лейтенант погиб».
Но он ни за что не вернется в бригаду, пока не бросит вызов судьбе и не использует все шансы.
— Направо, за границу деревни! — крикнул он.
Был даже момент, когда Бобби малодушно решил совсем не возвращаться. Он вдруг почувствовал себя неприкаянным в гуще сражения, и бригада осталась неприкаянной, и все вокруг потеряло устойчивость. Бобби вдруг отчаянно захотелось одним махом покончить со всем этим: броситься вперед, паля наугад куда попало, а потом, чувствуя под собой дрожь железного коня, умереть одиноким всадником.
Двое мотористов внизу казались ему просто воплощением зубчатых передач.
— Ответственность? А перед кем? — прошептал он.
Вдали, за границей деревни, Бобби увидел людей.
— Вперед! В атаку! — скомандовал он. Дома, стремительно вырастая, стали наезжать на него. И люди тоже. Немцы. Бобби поднял оба орудия сразу и вдруг услышал удар. Прямо перед ним на броне заалело пятно шириной в две ладони: броня раскалилась. Бобби отпрянул, ослепленный красным светом, ярко бившим в глаза в полумраке башни. Он не знал, что произошло, но решил, что машина загорелась.
Водитель резко затормозил и крикнул:
— Нас задело!
По броне ударил второй снаряд, заблокировав башню.
— Задний ход! — скомандовал Бобби второму мотористу и закрыл смотровую щель. А про себя подумал: «Ну, понеслась черная серия! Фильм ужасов!»
Он не знал, откуда по ним палят. Время, уходившее на то, чтобы повернуть рычаг и дать задний ход, тянулось мучительно медленно.
Бобби выпустил заряд в заведомо неверном направлении. Он чувствовал, что броня защищает не лучше, чем кусок кожи, и почти безразлично ждал третьего выстрела, который положит конец всему.
6
На краю поля, возле самой дороги, залегли на наблюдательном посту Юрто, Коллеве и Фонтен. Они не сводили глаз с мельницы Клуре. Юрто, стиснув зубы, вцепился в автомат, справа от него растянулся бледный долговязый Фонтен, а в двух шагах от них привалился к цоколю придорожного распятия Коллеве. Он курил сигарету, а дым из осторожности пускал в землю. Над ними, отмечая точку на местности, возвышался каменный крест.
После контратаки выражение глаз каждого из троих стало другим. Взгляд Юрто сверкал бешенством, что еще более подчеркивала отросшая черная борода. Глаза верзилы Фонтена запали и глядели мрачно. Коллеве пытался с помощью сигарет побороть сонливость, вызванную контузией после взрыва слишком близко упавшего снаряда.
В отсутствие лейтенанта вездесущий Бруар де Шампемон во время обхода расположения бригады вникал в такие детали, которые, кроме него, никому даже не приходили в голову. Время от времени он делал какие-то заметки.
— Ну, как тут у вас? Все в порядке? — спросил он, на животе подползая к распятию. — Ничего нового?
— Ничего, — отозвался Юрто.
— Ничего, — повторил Коллеве.
— Куришь? Ты что, думаешь, дымовая завеса тебя защитит?
Вид Коллеве, пускающего дым в траву, похоже, здорово его насмешил, и он рассмеялся, сощурив под очками узкие глаза.
За все время учебы Бруара видели смеющимся только два раза, причем он всегда хохотал над тем, что другим вовсе не казалось смешным.
60 
