Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
33 
— Эй, Мэри, puta tonta — vente a cocina, eh! [9] — вопила колоритная миссис Гарсиа, деловитая, как всегда, и Мэри поспешно устремлялась дальше.
Затем она проскальзывала в разболтанные вращающиеся двери на свое рабочее место. Там ее уже поджидали — Алан, съежившись над столом в своем закутке, и Расс, в вальяжной праздности раскинувшийся на стуле возле раковины.
— Доброе утро, Мэри, — произносил Алан и отклонялся назад, украдкой разглядывая ее сквозь блеклые ресницы. Он говорил ровно, стараясь удержать слова на одном уровне, как будто они ничем между собой не отличались, тая в себе их общую с Мэри тайну.
— Ласочка, так ее зовут, — заводил свою обычную шарманку Расс. — И понятно почему. Уж так она меня уласкала-затаскала прошлой ночью. «Джина-а, — это я ей, — Может, хорош уже, а? Смилостивись над нами. В три часа как штык должон быть на Парк - лейн. Данауэй та еще сучка[10]». Но она и не думала униматься. Не из таковских будет. Не тронь меня, Мэри! Не сейчас!
Когда часы били восемь, Расс соскальзывал со стула и спускался в святая святых заведения, в опаляющий ужас духовок и микроволновых печей. Старик Гарсиа просовывал голову в окошко и выкрикивал первые заказы. Мэри переносила скользкие тарелки со стойки Расса на поднос к мистеру Гарсии, взамен доставляя новые груды грязной посуды к поджидавшей ее раковине. Насупленный Гарсиа расхаживал туда-сюда по кафе в нарастающем шуме. Время от времени он шамкал: «Мэри, тост с беконом — принеси-ка», «Эй, Мэри, бифштекс с салатом» или «Неси живо паточный крем». И Мэри бежала и приносила все эти заказы, оглаживая на ходу передник и поправляя прическу, прежде чем окунуться в жгучий свет шумного зала. Почти все рабочее время она проводила у раковины, смывая с тарелок кровавые останки пищи. После завтрака гомон и суета стихали до самого полудня. Расс оставлял свою жаровню, чтобы помочь ей вытирать посуду. А после двухчасовой обеденной суматохи даже Алан оставлял свои блокноты, скрепки и папки и, засучив рукава, вставал рядом с Мэри. Это был апофеоз ее рабочего дня, когда они стояли у раковины втроем. Вокруг сновали общительные мушки.
— Сраная мухота… блиннн… — зудел Расс, отскакивая от раковины и бестолково размахивая в воздухе руками. — Вот в чем их гребаный смысл, хотел бы я знать?
Мэри, познакомившейся с ними и некоторых уже узнававшей, мухи не досаждали. Она прекрасно понимала, в чем их смысл и предназначение.
С какой готовностью мир распахнулся и впустил ее в свои объятия! Главная отличительная черта жизни и впрямь состояла в ее необычайном изобилии: ее было несказанно много, но при этом всегда оставалось свободное место. Отверженные девушки из приюта, даже те, у которых была работа или мужчины, изводились в тисках скуки. Они твердили, что жизнь скучна сама по себе, что она пуста и мертвенна. Хотя ведь на самом-то деле ужас заключался совсем в другом — в опасности свихнуться при мысли о том, сколько всякой всячины вмещает жизнь.
А когда настоящее становилось чересчур уж насыщенным, всегда можно было устремить взгляд на небо с его менее материальным хозяйством. Там даже разнообразие оставалось абстрактным. Утром, когда Мэри шла на работу, небо внушало мысли о музыке сфер. А вечером, уже после работы, когда Мэри возвращалась в приют, оно оборачивалось адским заревом. По утрам белоснежные существа на всех парусах неслись по бирюзовому своду на яхтах и галеонах, а то нежились на солнышке, подложив пухлые ручки под голову в безмятежном океане райского благополучия. Позже, подчиняясь иконографии вечера, они утрачивали свои очертания в раскаленном зловещем лике запада и обращались отвесным кровавым разломом в дьявольском хаосе ночных небес.
Речь идет, конечно, об удачных днях. В несчастливые дни Мэри чувствовала себя опечаленной и разбитой при мысли о тех ошибках, которые она, возможно, совершила, — и тогда небо застилало обычными облаками, а волшебные существа совершенно терялись из виду.
Глава 10 Добрая фея
Однажды утром Мэри несла заставленный грудой тарелок поднос для четверки невероятно старых таксистов. Они всегда выбирали одно и то же местечко — у окна рядом с дверью. Они были к ней так добры, эти милые старички, так милы. Непросто, наверное, подумала Мэри, оставаться такими добрячками после сорока лет сдерживаемой ярости. Им также делает честь, продолжала размышлять Мэри, что они все еще похожи на мужчин. Женщин в таком возрасте женщинами можно назвать только с большой натяжкой. К этому времени они уже больше смахивают на мужиков, утрачивая последний намек на женственность. Вероятно, жизнь бьет их еще сильнее, чем мужчин, а может, быть мужчиной — это естественное состояние. И все женщины в конечном итоге неминуемо возвращаются к нему, несмотря на все их ухищрения.
9
Прошмондовка паршивая, а ну живо на кухню! (исп.)
10
Речь о кинозвездах Джине Лоллобриджиде (р. 1927) и Фэй Данауэй (р. 1941).
33 
