Последние отзывы

  45  

— А вот до полок добрались, — сказала Констанция. — И крупы рассыпали, и специи, и банки раскидали.

Я медленно обошла кухню, глядя под ноги. Они, похоже, сгребали все, что под руку попадется, и бросали на пол; повсюду валялись металлические консервные банки с такими вмятинами, точно они брошены с большой высоты; пачки чая, круп, печенья были растерзаны, раздавлены каблуками. Невскрытые баночки со специями грудой лежали в углу; пахнуло вдруг пряным печеньем, и я увидела одно печеньице — растоптанное — на полу.

Констанция показалась из кладовки с буханкой хлеба.

— Гляди-ка, оставили. И яйца есть, и молоко, и масло на леднике.

Дверь в подпол они не заметили — значит, и ледник не нашли. Вот и отлично, хоть яичницу на полу не устроили.

Я обнаружила три целых стула и расставила по местам — вокруг стола. Иона устроился в углу на моей табуретке и наблюдал за нами. Я выпила бульон из чашки без ручки; Констанция вымыла нож и намазала масло на хлеб. Я этого еще не осознала вполне, но время и порядок нарушились навсегда: когда я нашла стулья? когда я ела хлеб с маслом? сперва нашла, а потом ела? сперва ела, а потом нашла? или одновременно? Констанция вдруг вскинулась и, отложив нож, бросилась к закрытой двери в комнату дяди Джулиана, потом, смущенно улыбаясь, вернулась на место:

— Мне показалось — он проснулся. — И снова села.

Дальше кухни мы пока не ходили. Мы еще не знали, что осталось от дома, что ждет нас в прихожей и в столовой. Мы тихонько сидели на кухне, благодарные за три стула, за бульон, за солнечный свет, льющийся с улицы, и не было сил двигаться.

— Что они сделают с дядей Джулианом? — спросила я.

— Устроят похороны, — печально ответила Констанция. — Как остальным, помнишь?

— Я была в приюте.

— А мне позволили пойти на похороны, я помню. И дяде Джулиану они устроят похороны, придут Кларки и Каррингтоны, и маленькая миссис Райт обязательно придет. И будут рассказывать друг другу, как они горюют. И будут искать нас.

Я представила, как они ищут нас, как зыркают по сторонам, — меня передернуло.

— А похоронят его вместе с остальными.

— И я что-нибудь похороню в память о дяде Джулиане, — сказала я.

Констанция умолкла, глядя на свои пальцы — длинные пальцы на столе.

— Нет больше дяди Джулиана, и других нет, — сказала она. — И от дома ничего не осталось, Маркиса, только мы с тобой.

— Еще Иона.

— Еще Иона. И мы теперь затаимся, даже носу не высунем.

— Но сегодня день Хелен Кларк, она к чаю придет.

— Нет, — сказала Констанция. — Сюда она больше не придет. Никогда.

Мы тихонько сидели на кухне, и казалось — успеется, подождем пока смотреть, что сталось с домом, посидим так, вместе. Библиотечные книги по-прежнему на полке — нетронутые, — никто, видно, не рискнул трогать библиотечную собственность, кому охота платить штраф?

Констанция обычно не холила, а летала, но сейчас сидела, не в силах пошевелиться, уронив руки на стол; на разоренную кухню не глядела, сидела точно в полусне, точно не веря, что это — наяву. Мне стало не по себе.

— Надо дом убирать, — напомнила я, но она лишь улыбнулась в ответ.

Наконец ждать ее мне стало невмоготу.

— Пойду посмотрю, — сказала я и направилась в столовую. Констанция глядела, не шевелясь. Я распахнула дверь, и в лицо ударил запах сырости, гари и разорения; по полу разбросаны осколки огромных оконных стекол; серебряный сервиз сметен с серванта и растоптан, раздавлен — чудовищно, до неузнаваемости. Стулья здесь тоже переломаны; я вспомнила, что они крушили ими окна и били об стены. Через столовую я прошла в прихожую. Парадные двери распахнуты настежь, лучи раннего косого солнца узором рассыпались среди битого стекла на полу и на каких-то порванных тряпках; но это не тряпки — я узнала, — это занавески из гостиной, те самые, которыми хвасталась мама, больше четырех метров длиной. Снаружи никого не было; я постояла на пороге, разглядывая площадку перед домом, изуродованную следами шин и бесновавшихся ног; из шлангов натекли грязные лужи. Веранда загажена; в углу груда ломаной мебели, я помню, как старьевщик Харлер собирал ее вчера вечером. Неужели приедет сюда на своем фургоне и заберет все, что подвернется? А может, он просто любит кучи, вот и не устоял — принялся складывать? Я еще помедлила на пороге — вдруг чужие все-таки смотрят, — потом спрыгнула с крыльца, отыскала мамину дрезденскую безделушку — она лежала в траве под кустами — и понесла Констанции.

  45