Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
16 
— Что вы будете делать со всем этим? — спросила Тина, когда посетители разошлись и гостиная уже была приведена в свой обычный вид. Я как раз ставила веточки остролиста в большую вазу с рождественской зеленью, а она, достав свои покупки из тайника, заворачивала их в обрезки серебряной бумаги.
— Потерпи, это рождественский секрет, — ответила я.
— Как я люблю рождественские секреты! — отозвалась Тина, делая ударение на слове «рождественские» и продолжая свое. Подушечка для булавок, догадалась я, предназначалась Энни, игольники — Джейн и Элизе, а карманчик для часов и шкатулка — не иначе как мистеру Эллину и мне.
Тень озабоченности пробежала по ее лицу, когда она стала разглядывать плоды своих трудов:
— А мистера Эллина я завтра увижу?
— Вряд ли, не думаю. Ты не сможешь посещать церковь, пока не будет готов твой плащ, а на это уйдет, по меньшей мере, неделя. У тебя для него подарок, да? Если ты мне его доверишь, я попрошу слуг отнести ему.
Она вручила мне один из своих крошечных пакетиков, а остальные положила на стол, где мои подарки уже дожидались веселого рождественского утра.
Согласно обычаю, оно ознаменовалось появлением певцов рождественских колядок, укутанных до самых глаз шарфами, размахивавших фонарем и распевавших звонкими голосами. Мы их позвали в дом, угостили сладким пирогом, булочками с колбасой, кусками сырного торта и какао и одарили серебряными монетками. Потом я осталась в одиночестве.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Мне было грустно и одиноко. С тех пор, как в доме побывала миссис Уилкокс со своей находкой, на меня нахлынули тяжелые мысли — то были гнетущие, болезненные воспоминания, которые вот уже пять лет, как я старалась похоронить глубоко в тайниках души, не имея надежды изгнать их из памяти навсегда. Находясь в дружественном окружении, я умела держать свои мысли в узде, но в молчании ночи они наваливались на меня всей тяжестью, и мне недоставало сил их отогнать.
Чтобы одолеть вражеский натиск, я призвала на помощь своего верного помощника — работу. За синее бархатное платьице для куклы Элинор я принялась еще прошлой ночью, но все же не была уверена, что поспею сшить ей наряд, достойный рождественского праздника. Поэтому все, что можно, следовало сделать на скорую руку, для чего я намеревалась использовать три последние вещицы из благотворительной корзинки. Полоску, вышитую тамбуром, довольно было скрепить всего одним шовчиком и пришить к ней поясок из репсовой тесьмы, чтобы получилась кукольная юбка; широкую желтую ленту легко было присобрать в виде лифа, спрятав все изъяны отделки под моим шейным платком; а сделав стежок-другой в нужных местах, ничего не стоило превратить кусок фетра с нашитыми перьями и мехом в нарядную кукольную шляпку.
Не прошло и двадцати минут, как я справилась с работой и охотно принялась за синее бархатное платье. Но хотя мои пальцы сновали без остановки, мое самое лучшее и самое надежное средство меня подвело — не изгнало из моих мыслей неумолчно звучавшее там слово. И это слово было «Эмма! Эмма! Эмма!», которое трижды выкрикнула, торжествуя, мисс Уилкокс и, содрогаясь от ужаса и горя, — Мартина. Эмма! Эмма! Эмма! — это имя набатом гремело у меня в ушах. Напрасно пыталась я не видеть стоявших у меня перед глазами неотвязных образов, пробужденных к жизни этим именем. Уютная, украшенная остролистом гостиная расплывалась у меня перед глазами и превращалась в фаэтон с откинутым верхом, которым правил мой муж. Он вез меня, свою семнадцатилетнюю невесту, в мой новый дом. Мистер Эшли Чалфонт, вдовец, был на двадцать пять лет старше меня и своим суровым обликом внушал мне трепет. Никто и никогда не относился ко мне враждебно, я просто не знала, что это такое, и потому не испытывала ни малейшего страха перед четырьмя своими пасынками, с которыми мне предстояло встретиться. Да что там страха! Я ожидала в них увидеть чуть ли не сотоварищей, столь молода я была, столь прискорбно молода.
Приближалась ночь. Смеркалось. Темные тучи нависли над безбрежными, унылыми вересковыми пустошами, которыми мы проезжали; их багрянец, крепости на холмах, жухлая зелень листьев — все тонуло в сером сумраке. Внезапно из раскачивавшейся от ветра рощицы на нас вылетело что-то огромное и черное. Мгновение спустя предмет оформился и оказался массивной каретой, несшейся на отчаянной скорости и переваливавшейся с боку на бок. Вскрикнув от неожиданности, муж прижал фаэтон к обочине, с трудом удерживая лошадей, напуганных, как и мы, вынырнувшим из тьмы призраком. Сильно накренившись, вихляя из стороны в сторону и едва не врезавшись в фаэтон, громадная неуклюжая колымага пронеслась мимо. На миг я увидела возницу — придурковатого, бессмысленно улыбавшегося малого, рядом с которым скорее возвышалась, чем сидела, понукая лошадей, молодая девушка с черными волосами, дико развевавшимися на ветру.
16 
