7

Бегство от добродетели

Утром снова загремел замок. Жанна уже проснулась и предусмотрительно спрятала зеркальце в карман плаща. В двери появился все тот же монах с кружкой молока в руках. За ним шел Дом Лукас.

— Ты уже помолилась? — спросил он у Жанны.

Он строго посмотрел на нее. Жанна осторожно кивнула. Она лгала, ибо не произнесла сегодня ни слова на латыни.

— Я принял решение, — объявил Дом Лукас. — Ты отправишься к нашим сестрам, монахиням-кордельеркам. Это лучшее место для того, чтобы сберечь твою добродетель до свадьбы или до того дня, когда с их согласия ты решишь принять постриг.

Это прямо невероятно, вот так взять и решить все за нее! Разве монахи и стражники — это одно и то же? Монах подал Жанне кружку, а Дом Лукас вручил ей клочок бумаги, который достал из кармана.

— Ты передашь это от меня матушке Елизавете, настоятельнице обители.

Жанна поставила кружку на землю и взяла письмо. Читать она все равно не умела, так что и притворяться не стоило. Кроме того, эти люди уж точно пишут все на латыни.

— Брат Батистен покажет тебе дорогу. Да пребудет с тобой воля Божья, — сказал Дом Лукас и вышел.

Брат Батистен посмотрел на Жанну остекленевшим взглядом.

— Я жду, когда ты допьешь молоко, — произнес он.

Жанна поспешила покончить с завтраком и протянула монаху кружку. Тот поставил ее в миску, водрузил сверху кувшин и объяснил, как дойти до женской обители ордена кордельеров. Путь был недолгим, но идти предстояло через поле, ибо монах и мысли не допускал, что девушка снова окажется на земле аббатства. Выйти надо тотчас, чтобы он мог запереть наружную дверь. Ее просто-напросто выставляли вон.

Жанна сложила одеяло и спрятала его в одну из корзин. В поле она вышла в самом скверном настроении. Идти к кордельеркам? Вряд ли ей уготован там лучший прием, чем в аббатстве. Но, быть может, женщины окажутся добрее к сироте?

Жанна добралась до цели к самому концу службы. Под звон колоколов из храма выходила вереница женщин в коричневых платьях, символически подпоясанных шнуром с тремя узлами.^[9] Их лица были почти скрыты капюшонами, а под платьями угадывались изможденные тела. Голые ноги монахинь были обуты в сандалии. Жанна спросила одну из сестер, где ей найти настоятельницу, — та оказалась рядом. Она уставилась на девушку и спросила:

— Что делает юноша в нашей обители?

— Я не юноша, — твердо ответила Жанна. — Я девушка, и меня послал Дом Лукас из аббатства Сен-Жермен-де-Пре.

В этот миг настоятельница откинула капюшон, и Жанна едва удержалась от смеха: матушка Елизавета оказалась точной копией кузнеца Тибо. Даже усы были на месте. Жанна вытащила из кармана письмо. Настоятельница взяла его и развернула с разгневанным видом.

— В твоих краях так одеваются все девушки?

— Да, все бедные крестьянки.

— Надо говорить: да, матушка.

Дело принимало плохой оборот. Монахиня прочитала письмо, прищурилась и машинально пожевала что-то, оставшееся за зубами с завтрака.

— Иди за мной.

— А мой осел?

— Это твой?

Матушка Елизавета велела одной из сестер отвести осла в конюшню. Жанна искоса наблюдала за Донки, которого разместили под большим навесом у здания при входе в обитель. Потом девушку отвели в комнату на первом этаже, оказавшуюся немногим привлекательней, чем обиталище Дома Лукаса. Пожалуй, она выглядела даже победнее. На низкой кровати, над которой висело распятие из черного дерева, не оказалось даже тюфяка. Монахиня стояла, так что и Жанне не оставалось ничего другого.

  21