33

Тюрьма большой любви

В апреле 1457 года, когда небо то плакало, то улыбалось, к дому Жанны подошел разносчик из книжной лавки, где она когда-то купила сборник стихов Карла Орлеанского. Он спросил госпожу де Бовуа. Гийоме дернул за шнурок колокольчика, который Жанна велела устроить у нее наверху, чтобы ее можно было позвать, не оставляя без нужды лавку.

Жанна спустилась вниз. Разносчик поклонился и вынул из сумки новую книгу, заверив Жанну, что содержание ее заинтересует, ибо экземпляры этого сочинения расходятся как горячие пирожки. Жанна открыла обложку и увидела название: «Лэ Франсуа Вийона».^[37] Жанна остолбенела. Что случилось с Франсуа? Неужели он умер?^[38]

— Что вы, сударыня, — сказал разносчик. — Он жив-здоров.

Она прочитала первые строки:

• Год пятьдесят шестой пошел.
• Я, Франсуа Вийон, школяр…

Школяр? Он-то? Вот это да! Жанна поняла, что он просто хочет воспользоваться церковными привилегиями и уйти от королевского правосудия. А вот дальше:

• К нам приближалось Рождество…
• Я, глядя на огонь сердито,
• Решил немедленно сломать
• Любовную тюрьму…

Любовная тюрьма — это о ней?

Разносчик решил, что она поглощена чтением, а Жанна едва не швырнула книгу ему в лицо. Поколебавшись, она все же заплатила за нее тридцать солей. А может, во всех этих стихах речь о ней? Узнаем. Жанне было любопытно, когда же он все это написал? Год пятьдесят шестой пошел… Не все ли равно!

Еще не раскрыв книгу, Жанна кипела от гнева. Вот уж наплел он со своей любовной тюрьмой! Разве не она была прикована к воспоминанию об этом?

• Меня поймал лукавый взгляд
• Той, кто безжалостно играет.
• Хоть я ни в чем не виноват,
• Она мне гибели желает,
• Не длит мне жизнь, а обрывает —
• Бежать, бежать — одно спасенье!
• Живые связи разрушает,
• Не слушая мои моленья.^[39]

А может, существовала какая-то другая женщина? Но откуда у него было время ее обхаживать? Франсуа исчез из Парижа на семь месяцев после дела Шармуа и вернулся лишь для того, чтобы поучаствовать в ограблении Наваррского коллежа. Самое время ухаживать — в промежутке между убийством и грабежом.

Это если вообще была женщина, сказала себе Жанна. Все стенания Франсуа могли быть адресованы вымышленному персонажу, а главным была не любовь, а желание пожаловаться. Этот безумец просто хотел выдавить слезу у читателя, прикинувшись страдальцем.

Вечером Филибер немного остудил ее гнев.

— У него есть только талант, не отнимай хоть это, — сказал он.

Он читал стих за стихом, ища хоть какое-нибудь указание на Жанну.

— Нет, он не упоминает тебя нигде, а просто хочет завещать свое сердце в оправе из стихов.

— Вот уж ковчежец, от которого не дождешься чудес!

— Но почему он посвятил «Лэ» Жаку Рагье? — спросил Филибер.

— Это кто еще такой?

— Это сын Любена Рагье, королевского повара.

— Нашего короля?

— Да.

— Откуда ты знаешь?

— Мой отец нотарий. Два года назад он продал Любену Рагье собственность дворянина, который кончил свои дни на виселице, Ренье де Монтиньи.

— Я думала, что дворянам отрубают голову?

— Вообще-то да, но этот, к несчастью, носил тонзуру, а Церковь от него отказалась.

— Отчего?

— Он украл потир.

— Все это очень странно! Ты имеешь в виду, что Вийон оставляет нечто сыну королевского повара, чей отец купил собственность вора?

— Именно это я и имею в виду!

— И это значит, что Вийон был накоротке с королевским поваром?

— Если не с ним, то уж с сыном наверняка.

— И что он ему оставляет?

— Да вот же стихи:

• Отдам Папенов водопой
• Рагье — не может быть в излишке
• Вода, где заняты едой,
• А я ему «Сосновые шишки»
• Дарю кабак, уважь страстишки!^[40]

— Все это малопонятно, — вздохнула Жанна.

  113