... 
58 
– Вадя, ты чего? До сих пор злобу таишь?
Мужик набычился, зыркнул из-под бровей:
– Я все знаю, Тюпа. Теперь я все знаю, – он так выделил слово «теперь», что по спине у меня побежали мурашки. – Ты, гад, мою монетку в ладони зажимал. Решкой вверх. Если я говорил «орел» – у тебя шансов больше было.
– А если ты говорил «решка»?
– Ты тогда ладони переворачивал. И монетку заодно. Сволочь ты, Тюпа. Два рубля пятнадцать копеек… Ты на них сигарет купил. «Родопи». И Дикашу угощал, чтобы он за тебя вступался, если что. Я помню, я теперь все помню…
Еще минута, понял я, и напружу в штаны.
– Извини, Вадя. По молодости, по глупости… Помнишь, я тебя яблоками угощал?
– Угощал он. Ты яблок терпеть не мог. А бабушка тебе в портфель вечно яблочко сует… Барином хотел выглядеть? Бедного Карлика Носа подкармливал? Я-то по монетке копил, ничего не покупал – все мечтал у тебя рубль выиграть…
– Ну прости меня, подлеца! Хочешь, я тебе коньячка поставлю? На те два пятнадцать хорошие проценты наросли!
– Не хочу.
– Столько лет сердишься?
Мужик вдруг поднял голову:
– Нет, Тюпа. Больше не сержусь.
– Ну и ладушки. Может, все-таки коньячок?
– Вот уже три месяца и шесть дней как не сержусь…
Он шагнул вперед и изо всех сил ударил меня кулаком в живот.
Как я не обмочился, не знаю. Под ложечкой полыхнула сверхновая. В глотку забили тугой кляп, воздух из тамбура выкачали дьявольской помпой. Я давился, тщетно пытаясь вдохнуть. Слезы текли из глаз. Согнувшись в три погибели – в пять! шесть! десять погибелей! – я беззвучно проклинал Вадьку, школу, детство, собственную тупую хитрость, о которой и думать забыл. Вот сейчас Карлик Нос добавит мне по загривку, и буду я валяться на казенном полу, смешной и жалкий…
Нет, Вадим Носов не стал добивать Тюпу. Вместо этого он, хихикнув с отчетливо садистской интонацией, вернулся обратно в туалет и закрыл за собой дверь. Плохо понимая, что делаю, я вцепился в ручку, рванул на себя, не давая Вадьке запереться – хрипящий, плачущий, полумертвый, какой угодно, я буду рвать его зубами, бить головой об унитаз, или, получив вторую плюху, лягу трупом на резиновый коврик…
В туалете никого не было.
Мотая головой, я присел на край унитаза. Дыхалка мало-помалу восстанавливалась. Наверное, синяк будет. Сволочь Вадька, как засадил… Думать о том, куда он делся, не хотелось. Ой, как не хотелось об этом думать! Встав, я облегчился, кряхтя и охая. Умылся холодной водой, остервенело дергая «пиптик» крана. Вытер руки туалетной бумагой – рулончик ее притулился в жестяном боксе. И увидел газету. Свернутая в мятую трубку, сложенная пополам, газета лежала на полочке для мыла. Текст с краю кто-то взял в рамочку, обведя красным фломастером. Жирная линия походила на кровь, вытекшую из разбитого носа.
Я развернул.
«Популярный радиоведущий Вадим Носов погиб в автокатастрофе. Он разбился на трассе Киев-Харьков, неподалеку от г. Полтавы, возвращаясь домой. Авария произошла около шести часов утра. В условиях плохой видимости из-за тумана "Chevrolet Aveo", которым управлял Носов, вылетел на полосу встречного движения и столкнулся с микроавтобусом "Фольксваген Транспортер". От полученных травм Носов скончался на месте. Водителя микроавтобуса доставили в больницу с переломами ног…»
«Вечерний Харьков» за восьмое июня сего года.
«Вот уже три месяца и шесть дней как не сержусь…»
* * *
– Вы ужасно выглядите! – всполошился Рафаил Модестович. – На вас лица нет! Сереженька, выпейте капельку, вам крайне необходимо…
Не возражая, я заглотил коньяк, как воду.
– Седалгинчику? Мокрое полотенечко на голову?
– Изыди, – буркнул я.
Рафаил Модестович просиял:
– И впрямь, что это я? Человека бьют в живот, а я лечу ему голову… Вы только не волнуйтесь, Сереженька…
– А я и не волнуюсь.
– Вот и не волнуйтесь.
– Не волнуюсь. Ни капельки.
– Ну и славно. Для вас главное – не волноваться…
– Я спокоен! Спокоен, черт бы вас всех побрал!
– Я вижу, вижу…
– Как мумия! Как Будда! Я спокойнее всех спокойных!
В купе сунулась проводница:
– Мужчины, не шумите! Подъезжаем к Казачьей Лопани. Приготовьте документики…
Плюхнувшись на койку, я в гробовом молчании дождался явления погранца. Это оказалась миловидная женщина в «камуфле». Бейдж на груди гласил: «Наливайко Оксана Потаповна». С фотографии, укрепленной в правом углу бейджа, мне улыбалась кто угодно, но только не Оксана Потаповна. Фото было лет на двадцать старше оригинала. И мужского рода; даже с бородой.
58 
