Последние отзывы

  99  

— Элоиза умерла примерно через год после этого, — пояснил Джон, чувствуя, что последние фрагменты головоломки встают на место. — Мне она всегда говорила, что занимается благотворительностью и жертвует деньги монастырю, монахини которого когда-то чем-то ей помогли. Мне и в голову не приходило, что там живешь ты!..

Лицо у него сделалось таким, словно он чувствовал себя виноватым перед ней. Джону действительно хотелось попросить у нее прощения за эту нелепую и злую комедию, но и Габриэла знала, что он здесь и правда ни при чем. Во всем виновата была ее мать, чья злоба продолжала преследовать Габриэлу, даже когда Элоиза уже давно лежала в могиле.

— Это на нее похоже, — проговорила она и вдруг спросила:

— Как она умерла, мистер Уотерфорд?

— От рака груди, — ответил он, искоса глянув на Габриэлу. В ее глазах было столько печали, что ему захотелось прижать эту девочку к себе и утешить как родную. — Элоизу не назовешь счастливой женщиной, — дипломатично добавил Джон, не желая ни оскорбить Габриэлу, ни разрушить последние ее иллюзии насчет матери, которые она, возможно, все еще питала вопреки всему, что ей было известно. — Мне кажется, она скучала по тебе. Да нет, я почти уверен в этом!..

— Я приехала в Сан-Франциско, чтобы спросить у нее об этом, — объяснила Габриэла и, с благодарностью приняв от миссис Уотерфорд стакан воды, отпила из него небольшой глоток. — Об этом и еще кое о чем, но я опоздала.

— Быть может, я смогу чем-то помочь, — предложил Джон Уотерфорд, и Габриэла посмотрела на него с интересом. Когда-то она написала сказку о том, как этот человек в компании с Иисусом Христом поплыли куда-то за тридевять земель, чтобы спасти ее папу от ледяного плена. Но, как она теперь знала, Джон Харрисон вовсе не стоил того, чтобы его спасали. Габриэла была очень рада тому, что хотя бы мистер Уотерфорд вернулся из этого похода невредимым.

— Не думаю… — Габриэла покачала головой. — Вы многого не знаете. Я хотела спросить, почему мама бросила меня и почему…

Тут она вынуждена была прерваться, чувствуя, что слезы подступили к глазам, а горло сжало словно железным обручем. Ей было очень неловко плакать перед этими незнакомыми людьми, но они смотрели на нее так доброжелательно, с таким сочувствием и пониманием. Миссис Уотерфорд протянула платок. Габриэла неожиданно прониклась к ним полным доверием.

— Я хотела спросить у нее, почему она так со мной обращалась. И почему она никогда не любила меня…

Это были очень трудные и очень серьезные вопросы. Джон Уотерфорд сразу понял, что не знает и половины подлинной истории Габриэлы. И ему не оставалось ничего другого, кроме как быть с ней откровенным. Лгать, изворачиваться или пытаться подсластить пилюлю было все равно уже слишком поздно. Габриэла заслуживала прямого и честного к себе отношения. По крайней мере — с его стороны. Ибо он, сам того не желая, стал невольным сообщником Элоизы.

— Откровенность за откровенность, Габи, — сказал он, наклоняясь вперед в кресле. — Быть может, тебе будет больно и неприятно слушать то, что я, тебе сейчас скажу, но мне почему-то кажется, что это тебе поможет. Я был женат на твоей матери девять лет, и это были самые страшные девять лет в моей жизни. Мы уже подумывали о разводе, но тут у нее обнаружили рак. Я решил, что в подобных обстоятельствах не имею права оставлять ее одну. Я оставался с ней до конца, однако своего мнения об Элоизе я не изменил. Твоя мать была холодной, равнодушной, жестокой, злой и мстительной женщиной, у которой не было в душе ничего доброго и светлого. Я не знаю, какой матерью она была тебе, но догадываюсь, что вряд ли Элоиза была к тебе добрее, чем ко мне. Мне даже кажется, что свое единственное благодеяние по отношению к тебе она совершила, когда оставила тебя в монастыре. Элоиза была… скверным человеком и, наверное, скверной матерью. Под конец я почти возненавидел ее.

Свою маленькую речь Джон закончил до странности ровным голосом, и его жена, которую звали Диана, участливо потрепала его по руке. Джон Уотерфорд перевел дыхание и продолжил более естественным тоном:

— Поверь, Габи, я действительно сожалею о том, что ты осталась одна, но мне кажется, что с такой матерью, как Элоиза, ты никогда бы не была счастлива. У меня самого осталось в Техасе пять… — он показал Габриэле растопыренную пятерню, — пять младших сестер и целая куча племянников и племянниц, но, когда я женился на твоей матери, они перестали навещать меня. Элоиза ненавидела моих сестер, и они ненавидели ее до тех пор, пока она не умерла. Надо сказать, я их нисколько не осуждаю. К этому времени я и сам уже давно не любил Элоизу. Порой мне казалось, в ней нет ни одной черточки, которая хоть как-то искупала бы ее злобу, ее нетерпимость, ее приступы неконтролируемой ярости. Посвященный ей некролог в газете состоял всего из двух строчек, поскольку, как ты знаешь, о мертвых либо хорошо, либо — ничего… И действительно: никто — буквально ни один человек из тех, кто ее знал, — не смог сказать о твоей матери ничего хорошего, когда она скончалась.

  99