Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
40 
– Революционная методика! – Штильнер театрально заломил руки. – Прорыв в науке!
Этого человека, подумал Лючано, судьба обделила выразительностью. Натура страстная и увлеченная, страдая или обожая, он абсолютно не умел выразить свои чувства. Что ни делал, все казалось искусственным. Талант, любовь и горе в такой обертке принимали облик скверной пьесы, оказывая профессору медвежью услугу.
– Ваше сиятельство! Я должен знать, что с ней! Что с ребенком! Хорошо, оставим личное… Наука не снисходит к метаниям души! Но ребенок! Мой основной и, пожалуй, единственный аргумент… Иначе академик Святаш выставит меня на посмешище! Хитрая бестия, интриган! Он только и ждет…
Мальцов в задумчивости наклонился к собеседнику:
– Голубчик, я не доверяю женщинам. Даже самым… Короче, вы поняли. Жизненный опыт подсказывает мне, что их самоотверженность зачастую имеет под собой практическую основу. Говорите, она улетела рожать на Китту? И с тех пор, значит, вы ничего о ней не знаете…
– Да!
– Не надо кричать, голубчик… У меня с утра чертовски болит голова. Вы не допускаете возможности шантажа? Лично я не исключаю…
– Шантаж? Граф, вы сошли с ума! При чем тут шантаж?!
– Вот вы говорите: революционный прорыв. А гематры очень, очень рассудительные господа. И дамы, разумеется. Допустим, Эмилия благополучно родила. Допустим, ребенок подтвердил вашу загадочную научную правоту. Вы, голубчик, категорически не желаете посвящать меня в суть вашего открытия, и я согласен: во-первых, я ничего не пойму. Во-вторых, зная, как легко вы увлекаетесь и выдаете желаемое за действительное… Итак, рассуждаем здраво, будучи не в курсе последних веяний евгеники. Роженица…
Граф зябко передернул плечами.
– Роженица почему-то не захотела рожать на Сечене. В данный момент она находится далеко от вас, имея на руках козырь, способный произвести фурор среди академиков. Судя по ряду фактов, она небогата. Генетик с хорошими доходами – уж извините, друг мой, за прямоту! – не пойдет работать в контору, имеющую славу приюта для прожектеров и шарлатанов.
– Ваше сиятельство!
– Это правда, голубчик. Горькая, но правда. Она небогата, рассудительна и, как генетик, способна понять в вашем открытии куда больше графа Мальцова. Я делаю простейшее умозаключение: отчего бы нашей роженице не шантажировать вас? Вы подождите еще немного. И наверняка получите письмо, где вас попросят перечислить энную сумму денег со счета «Грядущего» на некий частный счет. Иначе дитя, ваш козырь и прорыв, вполне может оказаться в более щедром храме науки. Например, у академика Святаша.
– Граф, вы мизантроп! Вы женоненавистник!
– Я – солдат. Если угодно, грубый, лишенный романтизма солдат. На вашем месте я бы перестраховался.
– Каким образом?
– Повторил бы эксперимент. Что вам для этого нужно?
– Ну, «Жанетта»…
– Челнок в вашем распоряжении.
– Пилот…
– Я выделю вам Данилу. И очень прошу, голубчик: останьтесь на Сечене. Пусть эксперимент пройдет без вашего личного участия. Для пущей чистоты. Это реально?
– Да. Я дам Даниле все указания.
– Чудесно.
Пучки в руках Лючано шевельнулись, отматывая дни и недели. Усадьба в ящике завертелась, сменившись космодромом. «Жанетта» готовилась к старту, профессор Штильнер давал последние указания Даниле Бобылю, хмурому верзиле с ожогом на левой щеке. Рядом, лузгая семечки, тихо ждала молодая брамайни, завернутая в цветастое сари. По виду Данилы ясно читалось: затея Штильнера впечатляет его примерно так же, как желудочные колики.
Когда б не приказ барина…
– Карта флуктуативных районов? – спросил пилот.
– Загружена в навигационный блок. Имейте в виду, там кое-что наверняка устарело! Я дал поправку на динамику свертывания по шкале Рейхардта…
– Разберусь. Я это… – Данила скосил глаз, налитый кровью, на брамайни. Та улыбнулась в ответ. – Вы сказали, я должен…
Он наклонился к профессору, жарко шепча ему на ухо.
– Да-да! Вы совершенно правы! Именно это вы и должны сделать. Как только диагностер челнока подтвердит зачатие, можете возвращаться. Еще вопросы есть?
– Ну…
– Вам не нравится девушка?
Брамайни слушала мужчин со спокойствием статуи. Миловидное личико, пушистые ресницы, легкая улыбка не сходит с губ. Эта улыбка не грела, как светлячок в ночи. Проститутка, понял Лючано. О ней профессор ранее говорил с гематрийкой. На панель, эмигрировав с родины, шли те брамайни, кто в силу особенностей физиологии не обладал энергопотенциалом, достаточным для работы в качестве «толкача». Сутенеры наваривали на таких «бабочках» приличные деньги: нечеловечески терпеливые, как и все их соплеменники, брамайни привлекали клиентов особого сорта.
40 
