Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
39 
Люди взошли на холм в полной тишине. Лишь ткань хлопала на ветру, бросая на лица отсветы Йездана. Постамент опустился, за две минуты до половины уйдя в грунт – словно простоял здесь многие годы. Распеленав ноги статуи, ее бережно установили сверху. Треск, резкий запах озона – и ступни каменного борца слились с опорой в единый монолит.
Что это за чудо строительных технологий, Лючано не знал. А рассмотреть подробнее ему не дали: вехдены вновь задрапировали памятник до самых пят.
Братья Хушенги обошли скульптуру по кругу, навстречу друг другу, расставляя на земле толстые свечи в плошках из латуни. Когда они закончили, Фаруд, не произнося ни слова, мягко взял Тарталью за плечи и отвел в сторонку, за пределы образованного свечами круга. Мол, не гоним: стой тут и держи язык за зубами.
Лючано не возражал.
Он чувствовал себя неловко, наблюдая за чужим ритуалом. Но он тоже хотел отдать дань уважения пахлаван-пиру, знакомому лишь по «волшебному ящику», оставшись на церемонии до конца.
Все вехдены были облачены в национальные одежды. Лица частично скрывали белые повязки, обязательные при работе с внутренним огнем. Для чего бы на самом деле ни прилетели на Михр «борцы», традиции они блюли неукоснительно. Задание – заданием, а почести знаменитому сородичу – дело святое.
Каждый встал у отведенной ему свечи. Фаруд выждал и едва заметно кивнул. Повинуясь безмолвному сигналу, вехдены коснулись фитилей. Свечи вспыхнули, ровно и ярко. Люди выпрямились и застыли, будто сами обратились в статуи. Прошла минута, другая, третья…
Сколько они собираются так стоять?
Чтобы скоротать время, Лючано пытался думать о чем-нибудь отвлеченном. Но мысли, как назло, улетучивались, не успев родиться. Смутные образы текли, не задерживаясь, перед внутренним взором. Упав к черте горизонта, темно-багровый Йездан слепил глаза. Ноги налились свинцом. Он не выдержал и принялся, ужасно стыдясь, топтаться на месте. Вехдены напоминали изваяния. Даже памятник с тканью, трепещущей на нем, казался более живым.
Свечи оплывали, сгорая; воск тек в плошки.
Нестерпимо засвербело в носу. Захотелось чихнуть, но в тишине, царившей на вершине холма, чих был равносилен святотатству. Тарталья не удивился бы, если после подобного кощунства ему свернули бы шею. Очень медленно он поднес руку к лицу, зажал нос… Вместо оглушительного «А-ап-чхи!» удалось издать еле слышный звук: «Уп-с!». Кажется, никто не заметил.
Свечи догорели в тот миг, когда диск Йездана скрылся за горизонтом наполовину. Вехдены зашевелились, собрали плошки с растопленным воском и завернули их в чистую белую ткань. Из-под одежд явились на свет одинаковые шкатулки и лопаточки из красного дерева. Плошки, похожие на младенцев в пеленках, исчезли в шкатулках; шкатулки были аккуратно зарыты там, где горели свечи.
Братья Хушенги, Фаруд и гитарист Заль шагнули к памятнику. Покров взлетел вверх парусом, сотканным из рыбьей чешуи. И Лючано увидел! Наверное, дело было в другом ракурсе. Горящая изнутри фигура борца подалась вперед, протянув согнутые в локтях мощные руки. Мансур-ата спешил на помощь упавшему! Другу? Сопернику? Ученику? «Вставай, пахлаван! – ясно читалось во взгляде старого борца. – Я знаю, ты можешь! Ну же? Вот моя рука, поднимайся!»
Вехдены опустились на колени. Сейчас вокруг памятника застыли не бойцы элитного подразделения, не сотрудники службы расовой безопасности, находящиеся на задании. Младшие отдавали долг старшему; живые – мертвому.
У Тартальи потеплело на сердце. Будто там, в груди, зажглась маленькая «вехденская искра». Он улыбался, ожидая конца ритуала; и хранил улыбку, как зарок, когда немая процессия спускалась с холма.
– Ужинаем – и спать, – буднично распорядился Фаруд, снимая повязку с лица. – Завтра нам предстоит трудный день. Хушенги, дежурите в первую смену. Бижан и Заль, смените их. А ты молодец, Борготта! Я думал, ты слиняешь…
Не найдя, что ответить, Лючано смущенно развел руками.
IV
Снилась незапоминающаяся дурь, как после дозы «пыльцы мотылька», запитой стаканом джина. В какой-то момент из роя видений возникла бородатая харя – точь-в-точь электрический Гассан, чудовище Юлиных лабораторий – и гнусно заорала прямо в ухо. Кричал Гассан на вехд-ар. Тарталья ничего не понял, кроме одного ругательства, изученного в Мей-Гиле; хотел переспросить – и проснулся.
39 
