28 
– Это, должно быть, очень вас огорчает, – сказала я, помолчав.
– Огорчает? – Сатико рассмеялась. – Эцуко, неужели вы воображаете, будто меня могут огорчить подобные пустяки? Когда я была в вашем возрасте – это было возможно. Но не теперь. Я за последние годы прошла через слишком многое. Во всяком случае, ожидала, что именно так и случится. О да, я ничуть не удивлена. Я этого ждала. Прошлый раз, в Токио, произошло то же самое. Он исчез и растратил все наши деньги, пропил начисто за три дня. Там и моих денег было немало. А знаете, Эцуко, что я работала горничной в отеле? Да, горничной. Но я не жаловалась, мы скопили уже достаточно: еще несколько недель – и могли сесть на корабль в Америку. Но тогда он все пропил. Я неделями на карачках скребла полы, а он пропил все за три дня. И вот теперь он опять там – с грошовой девкой из бара. Могу ли я передать будущее дочери в руки такого человека? Я мать, и моя дочь для меня главное. Мы снова замолчали. Сатико поставила заварной чайник перед собой и стала на него смотреть.
– Я надеюсь, ваш дядя проявит понимание, – сказала я.
Сатико пожала плечами.
– Что касается моего дяди, Эцуко, мы все с ним обсудим. Я готова на это пойти ради Марико. Если помочь он не захочет, я найду какой-то другой путь. Во всяком случае, не намерена сопровождать в Америку иностранца-пропойцу. Я просто счастлива, что он нашел девку из бара – чтобы с ней собутыльничать: они, уверена, друг друга стоят. А что до меня, то я собираюсь сделать для Марико все, что в моих силах, это мое решение.
Сатико еще некоторое время смотрела на заварной чайник, потом вздохнула и распрямилась. Она подошла к окну и выглянула в темноту.
– Нам нужно пойти и поискать ее? – спросила я.
– Нет, – отозвалась Сатико, не отводя глаз от окна. – Она скоро вернется. Пусть побудет там, если ей того хочется.
* * *
Теперь мне остается только сожалеть о моем отношении к Кэйко. В конце концов, здесь, в этой стране, нет ничего неожиданного в желании молодой женщины такого возраста уйти из дома. Единственное, чего я сумела добиться, это, по-видимому, лишь полной уверенности в том, что с окончательным отъездом – уже почти шесть лет тому назад – Кэйко порвала со мной всякие связи. Но тогда я и представить себе не могла, что она столь быстро окажется недосягаемой: я могла только предвидеть, что моя дочь, не бывшая счастливой дома, не сумеет совладать с внешним миром. Я так яростно ей противилась ради нее же самой.
В то утро – на пятый день визита Ники – я проснулась очень рано. Первое, что я осознала: прежнего шума дождя, как в прошлые ночи и утра, слышно не было. Потом мне припомнилось, что именно меня разбудило.
Лежа под покрывалом, я поочередно разглядывала предметы, смутно различимые в предрассветном сумраке. Я понемногу успокоилась и снова закрыла глаза. Уснуть, однако, не уснула. Я думала о хозяйке – квартирной хозяйке Кэйко, о том, как она отперла наконец дверь той самой комнаты в Манчестере.
Разомкнув веки, я снова обвела глазами окружавшие меня вещи. Потом встала и надела халат. Прошла в ванную, стараясь не разбудить Ники: она спала в пустой комнате, смежной с моей. Выйдя из ванной, я немного постояла на площадке. За лестницей, в дальнем конце прихожей, виднелась дверь комнаты Кэйко. Дверь, как обычно, была заперта. Я всмотрелась в нее, потом сделала шаг-другой вперед – и оказалась перед ней. За дверью мне вдруг почудился какой-то слабый шорох, чье-то легкое движение. Я вслушалась, но все было тихо. Я протянула руку и распахнула дверь.
В сероватом сумраке комната Кэйко выглядела голо: кровать, застеленная единственной простыней; ее белый туалетный столик; на полу – несколько картонных коробок с вещами, которые она брала с собой в Манчестер. Я вошла в комнату. Занавески были раздвинуты, внизу виднелся фруктовый сад. Небо неясно белело: дождя как будто не предвиделось. Под окном, на траве, две птички клевали упавшие яблоки. Мне сделалось холодно, и я вернулась к себе в комнату.
– Моя подруга пишет о тебе поэму, – сообщила Ники. Мы завтракали на кухне.
– Обо мне? С какой стати?
– Я рассказывала ей о тебе, и она решила написать стихи. Она замечательный поэт.
– Стихи обо мне? Нелепость. О чем тут писать? Она даже меня не знает.
– Мама, я же тебе говорю. Я рассказала ей о тебе. Поразительно, как она понимает людей. Ей и самой досталось, знаешь ли.
– Ясно. А сколько лет твоей подруге?
28 
