очень нудно 
104 
Курбаши Рудаби, в свою очередь, подчинялся бригадному сархангу Али-бею.
Выписавшийся из больницы через два месяца господин Ташвард исчез в неизвестном направлении, и больше о нем не было ни слуху ни духу.
Рашид…
Рашид аль-Шинби спустя полгода с блеском защитил диссертацию, получив степень доктора исторических наук, а еще через месяц прислал доктору Кадалю и Большому Равилю приглашения на свадьбу. Ар-Рави приехать не удалось — дела Семьи на тот момент требовали от шейха всего его личного времени; а вот Кадаль побывал на свадьбе, искренне поздравил Рашида с Лейлой — и с тяжелой от трехдневной попойки головой вернулся в Хину, с тем чтобы в дальнейшем видеться со своим однокашником один-два раза в год. У доктора Кадаля тоже доставало работы: фобий и маний хватало и в новом мире.
Хотя тот кошмар навсегда ушел в небытие.
Доктор знал это.
Рашид теперь работал преподавателем на кафедре истории средних веков в университете ош-Дурбани, и никто из его коллег и студентов не догадывался, чем занимается молодой профессор в свободное от лекций и семинаров время.
Об этом знала только Лейла аль-Шинби.
Рашид писал книгу.
Ту книгу, начало которой родилось у ночного костра во дворе молчавшего мектеба, внутри призрачного кокона сошедшего с ума времени и пространства, когда рядом с ординарным хакимом встали те, кто жил когда-то и, казалось, заговорил его устами.
Рашид писал книгу.
А раз в год, в самый канун Ноуруза, ему снился один и тот же сон.
Он стоял на холме. Вернее, они стояли. Рашид аль-Шинби — и его друг, доктор Кадаль Хануман. Стояли, молчали, смотрели на раскинувшееся вокруг бескрайнее море волнуемого ветром степного ковыля, переливающееся волнистыми полосами, — а по полю шла девочка.
Черноглазая нескладная девочка-подросток. Только здесь язык почему-то не поворачивался назвать ее некрасивой.
Белое платье, перехваченное крест-накрест кожаными перевязями, трепещет на ветру, девочка улыбается, проходит мимо — и идет дальше, на вытянутых руках неся перед собой огромный сверкающий эспадон; а навстречу ей уже бежит, ликующе смеясь, беловолосый гигант, и на дальнем холме взахлеб смеется еще кто-то — яркое солнце играет на приветственно вскинутом вверх клинке, тонком и прямом, и на сжимающей рукоять меча латной перчатке, и стоит рядом, опершись на разветвленную пику, стройная девушка в старинном хакасском костюме для верховой езды, а позади появляются еще люди, и первой спешит морщинистая старуха, забыв о приличествующем ее возрасту достоинстве, — разноцветье одежд, блеск оружия, приветственные крики…
Рашид улыбается во сне.
Он не знает, что за полтораста фарсангов от него, в Западной Хине, доктор Кадаль пристально смотрит на фотографию своего друга — и видит то же самое.
Медленно разглаживаются морщины на лице Кадаля Ханумана, исчезает отрешенность из глубины зрачков — доктор тоже улыбается.
Они оба верят, что это — правда.
Им очень хочется в это верить.
104 
