очень нудно 
3 
Текст не давался.
Конец 1996 года. Только что завершен роман «Дайте им умереть». Вещь для нас (для нас образца 1996-го!) весьма неожиданная, болезненная, писать которую было мучительно и чудесно, страшно и празднично… мы и сами-то не заметили, как отложенный в долгий ящик «Город…» ассоциативно замаячил за спиной. И вдруг — словно некий «прокол сути»! Выплеск брошенного на произвол судьбы текста, взрыв незавершенной сюжетной линии, да еще и второстепенной, обрывок в квадрате: островок Стрим-Айленд у побережья Южной Каролины, старый выходец с Фиджи, акулий бог Ндаку-ванга, его мистическая связь с юношей-эмигрантом, кровавая развязка… Повесть «Вложить душу». Словно плотная завеса приоткрылась на миг — и это было все, что мы успели разглядеть за ней. Повесть ушла в печать лишь по одной причине: на тот момент мы были втайне уверены, что «Городу…» не быть никогда. Король умер, не родившись; да здравствует король! Почему же не высказаться хотя бы вполголоса, шепотом, если на большее не хватило пороху?..
Если б еще знать самим, из каких дебрей подсознания явилась финальная фраза повести, парус на горизонте: «И почти никто еще не понимал, что это — только начало».
Но, опять же, всему свое время.
Год 1997-й.
Весна. Опять весна. Пора безумства котов и эпидемии дней рожденья (вы ведь еще помните, что Олди и Валентинов родились именно в этом месяце?!). Уже почти год, как у нас с Андреем появилась идея: сообразить что-нибудь «на троих». Идея в достаточной мере абстрактная. У каждого хватало своих собственных проектов. Идею отложили до поры до времени. Но той памятной весной…
«Вот кусок текста. Три с хвостиком листа. Никак не можем продолжить. Уперлись. Прочти. Увидишь брешь — будем писать вместе».
Андрей объявился дней через десять.
И выдал.
Мы переглянулись и поняли: плотина наконец прорвана, и хорошо бы не утонуть в начавшемся половодье. Впереди замаячил свет в конце тоннеля, который, правда, вполне мог оказаться фарами встречного поезда. Опять же, попытка реально сотворить из трех человек (и двух авторов) некоего общего голема, с общей манерой и общим литературным языком — дело заведомо безнадежное. Вспоминалась незабвенная телега, в которую впрячь не можно коня и трепетную лань, а также лебедя, рака и щуку… Притирка требует долгого, очень долгого времени, это мы успели испытать на собственной шкуре. И здесь опять вмешалась судьба.
Симпатичный издатель из Прибалтики, обладатель элегантной бородки и ироничных глаз, предложил издать часть книг Олди на литовском языке (забегая вперед, скажем: свое обещание он выполнил и продолжает выполнять). Подписывая договор, мы обратили внимание на красный цвет печати и название издательства: «Pragaro ratal».
— Что бы это значило? — безобидно поинтересовались мы хором.
— Круги Ада, — улыбнулся издатель, вздергивая бровь. — Нет, нет, не беспокойтесь, кровью подписываться не обязательно…
На обратном пути из чужих пенат в родной Харьков мы подумали: круги литературного Ада или хотя бы Чистилища — смотреть, как некто творит с твоим миром и героями свою мистерию, и знать, что вмешаться ты сможешь лишь после того, как тебе на время уступят место.
В очередь, сукины дети — демиурги, в очередь!
Так родилась идея: не смешивать манеры (бессмысленно и пагубно!), не усреднять язык (гильотина — не средство от насморка!), вообще не подстраиваться друг под друга (что, гордые, да?!) — а писать крупными частями, от лица разных героев, имея общими только стратегическое пространство и идею.
Для начала предложили Андрею сотворить свою часть «нетленки» — Олди свою, как говорилось ранее, написали черт знает когда. Однако и у Валентинова, и у нас в то время шла работа над сольными романами. «Пусть пока поварится в голове. Вот закончу свое — тогда и засяду», — решил педантичный историк.
Закончил.
Засел.
И уперся лбом в нашу старую знакомую стенку!
Текст не пошел, словно заколдованный.
Время от времени мы встречались, обговаривали пришедшие в голову варианты (которых с избытком могло хватить на полное собрание сочинений!), прикидывали, примерялись, кипятились и спорили — и расходились в унынии. Мы продолжали писать «Черного Баламута», отнимавшего все силы без остатка, Андрей — очень трудно дававшуюся ему «Печать на сердце твоем»; а «Город…» все ждал.
Знал, умница, — дождется.
Весна 1998 года.
Только что отшумел «Интерпресскон», мы вернулись в родной Харьков; Андрей начал делать первые наброски к новому роману, мы тоже без дела не сидели — писать начали еще до конвента, задел был — садись да продолжай! Что писать — известно, подробно обговорено на несколько ходов вперед и даже поделено…
3 
