Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
13 
К концу второго альбома фотографии вспыхнули красками, празднуя оживленную смену нарядов, ее подростковую линьку. Она появлялась средь резкой зелени и синевы коммерческого спектра то в цветистых платьях, то в затейливых брючках, то в теннисных трусиках, то в купальных костюмах. Он открыл элегантную угловатость ее загорелых плеч, длинную линию бедер. Он узнал, что к восемнадцати годам поток ее светлых волос достиг поясницы.
Ни одна из брачных контор не сумела бы предложить своей клиентуре такого обилия вариаций на тему единственной девственницы. В третьем альбоме он с радостным чувством возвращенья домой обнаружил промельки своего ближайшего окружения: лимонные и черные подушки дивана в дальнем конце гостиной и Дентонову подставку с парусником на каминной доске. В начале четвертого, недозаполненного альбома искрились самые целомудренные из ее изображений: Арманда в розовой парке, Арманда самоцветно-яркая, Арманда, кренящаяся на лыжах в облаке сахарной пыли.
Наконец, мадам Камар начала с опаской спускаться из верхней части прозрачного дома, студенистое голое предплечье ее подрагивало, когда она вцеплялась в перила. Теперь ее облекало сложное, все в оборках летнее платье, словно бы и она, подобно дочери, прошла через несколько стадий метаморфозы. "Не вставайте, не вставайте", – вскричала она, рукой прибивая воздух, но Хью упорствовал в желании уйти. "Скажите ей, – прибавил он, – скажите вашей дочери, когда она вернется со своего глетчера, что я ужасно разочарован. Скажите, что я проживу неделю, две, даже три недели здесь, в зловещем отеле "Аскот" презренной деревни Витт. Скажите, что я позвоню ей, если она мне не позвонит. Скажите, – продолжал он, уже шагая скользкой тропой вдоль кранов и могучих копалок, застывших в золоте раннего вечера, – скажите, что все мое естество отравлено ею, двадцаткой ее сестер, двадцаткой сброшенных ею оболочек, скажите, что я погибну, если она не станет моей."
Он все-таки был простоват, что не редкость между влюбленными. А стоило бы сказать толстой, вульгарной мадам Камар: как смеете вы выставлять ваше дитя напоказ перед чувствительными незнакомцами? Впрочем, нашему Персону смутно воображалось, что это проявление современной нескромности, обычной в кругу мадам Камар. Господи, да в каком там еще "кругу"? Мать этой дамы была дочерью деревенского ветеринара, точь в точь как и матушка Хью (по единственному стоящему особой отметки совпадению во всей этой довольно грустной истории). Да убери те же вы эти снимки, глупая вы нудистка!
Она позвонила ближе к полуночи, вырвав его из мимолетного, но определенно дурного сна (порожденного расплавленным сыром, юной картошкой и бутылкой молодого вина в отельном carnotzet [20]). Хватая трубку, он другой рукой нашарил очки для чтения, без которых по странной причуде союзных чувств, толком не мог разговаривать по телефону.
"Вы Персон?" – спросил ее голос.
Он знал уже – с той минуты, как она зачитала вслух содержимое карточки, врученной ей в поезде, что она выговаривает его имя как "You [21]".
"Да, это я, то есть "вы", я хочу сказать, что вы произосите мое имя неправильно, но совершенно очаровательно."
"Я все произношу правильно. Послушайте, я так и не получила..."
"Оставьте! Вы опускаете начальные согласные, словно – словно жемчужины в чашку слепца."
"Правильно говорить не "в чашку", а "в шапку". Моя взяла. Ладно, послушайте, завтра я занята, как вы насчет пятницы, – сможете быть готовы sept heures précises? [22]"
Разумеется, сможет.
Она пригласила "Перси", объявив, что отныне будет звать его так, раз ему не нравится "Хью", отправиться с ней в Дракониту кататься на лыжах, и ему представился темный лес, защищающий романтических путников от синего пламени альпийского полудня. Он сказал, что хоть и проводил отпуска в Шугарвуде, Вермонт, но так и не освоился с лыжами, однако будет счастлив прогуляться с ней по тропе, не только сотворенной его фантазией, но и чисто выметеной метлою снежного человека, – одно из тех мгновенных, невыверенных видений, что могут запорошить глаза и умнейшему человеку.
13
Тепеpь у нас в фокусе главная улица Витта, какова она в четверг, назавтра после ее звонка. Улица кишит прозрачными людьми и процессами, в которые или сквозь которые мы бы могли уплыть с упоением ангела или автора, но для настоящего отчета нам надлежит выделить одну лишь персону – Персона. Не Бог весть какой ходок, он ограничил свой досуг скучноватым осмотром деревни. Железный поток машин катил и катил, одни с грузной опасливостью косных механизмов искали, куда бы приткнуться, другие бежали со стороны или в сторону Тура, курорта куда более модного, лежавшего в двадцати милях к северу. Несколько раз миновал он старый фонтан, иcточавший по капле в желоб, продолбленный в старом обсаженном геранью бревне; он осмотрел почту и банк, церковь и туристическое агентство, и знаменитую закопченую хибару, которой вместе с грядкой капусты и распятым пугалом позволяли еще прозябать между пансионом и прачешной. Он выпил пива в двух разных харчевнях. Постоял перед лавкой спортивных товаров; вернулся, еще постоял – и купил хороший серый свитер с высоким горлом и с крохотным, очень красивым американским флагом, вышитым прямо над сердцем. Бирка шепнула: "Сделано в Турции".
13 
