Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
92 
– Это и есть Насильственное Милосердие, дурачок. Отдай мой пояс. Тебе он больше не нужен.
– З-зачем?
– Ты не знаешь, зачем людям бывает нужен пояс? Ты еще глупее, чем я предполагал. И потом, он мой. Я купил его в лавке.
Когда маг уходил, все смотрели ему вслед. Не летел, не прыгал в Доставь-Зеркальце, не звал почтовых недопырей. Просто уходил. Медленно. С достоинством. Отойдя всего ничего, шагов на двадцать, обернулся.
– Если захочешь учиться, – он говорил с девушкой так, будто остальных сдуло ураганом, – ты знаешь, где меня найти.
– Я… я не знаю…
– Знаешь. Если, конечно, захочешь учиться по-настоящему.
– Я… я не найду!.. Не смогу!
– Значит, не сможешь. И это тоже будет Насильственным Милосердием. До встречи, колдунья.
Вдали качалась Треклятая Башня, и на стенах цитадели подвыпившие тугрики братались с пьяными ла-лангцами.
XXIV. Ул. Героев Чукотки, 26, кв. 31, ночь
- На блюдце рюмка —
- Пустая.
- Яблоком хрумкну —
- Устану.
- Ночь тянет руку
- Меж ставней…
Часть третья
Острый приступ эпилогофилии
Зададимся же вопросом: какой смысл человеку, который не хочет, чтобы его считали безумцем или обманщиком, выдумывать что-то несуществующее? Есть только один ответ, к счастью, ясный и несомненный: оставьте его в покое – он не может иначе. Он поступает так не по своей воле, его тянет, как на аркане, он гонится за чем-то, и его извилистый путь – это путь необходимости.
I. Кварта лимериков
Убивать эстетов, понятно, лучше всего дорогими предметами искусства, чтобы, испуская дух, они возмущались таким святотатством.
- Литератор, живущий в Сарапуле,
- Заявил, что его оцарапали, —
- Не гвоздем, не ножом,
- А большим тиражом
- Той фигни, что коллеги состряпали!
- Литератор, живущий в Васильеве,
- Заявил, что подвергся насилию, —
- Мол, свирепый маньяк
- Под лимон и коньяк
- Извращенный рассказ голосил ему!
- Литератор, живущий в Женьшеньево,
- Заявил, что пал жертвой мошенников, —
- В их рекламе роман
- Про любовь и обман
- Назван «сагой о кровосмешении»!
- Литератор, живущий в Америке,
- Прочитавши все эти лимерики,
- Возбудился, как зверь,
- Эмигрировал в Тверь…
- Что, коллега? И вы мне не верите?
II. Рецензия «Запах живых денег», «Литературная газета», № 25 (467)
В отличие от Настоящей Литературы, существует и литература со строго целевым назначением. К данной категории мы относим дамские романы, примитивные вестерны, «фэнтезюшки» и вообще всю бульварную (в принижающем значении этого слова) литературу как факт. Основное ее отличие от нормальной состоит в том, что она не ставит своей целью познание и осмысление окружающего мира, но, в противовес этому, содержит только комплекс «поглаживаний» для нуждающихся в этом людей.
В традициях школьного курса литературы принято говорить о раскрытии темы. Нам всегда казалось, что истина где-то посредине между Неклюевым, растолковывающим убогий сюжетец среднестатистическому братку, и Маржецким, запутывающим профессора Аристотелевой логики. Известно, что любой неглупый человек, умеющий складывать буквы в слова, а слова – в предложения, способен написать книгу, которую читатель встретит если не с восторгом, то по крайней мере с искренним любопытством. Что нужно для этого? Самая малость. Заморочить читателя как следует, а потом дать ему найти идею и смысл произведения. Даже если читатель найдет совсем другой смысл и совсем другую идею, – что ж, еще интересней получится. В «Лучшем-из-Людей», итоге более чем странного соавторства откровенно коммерческого «килобайтника» В. Снегиря и Тамары Польских, вернувшейся из малобюджетного мэйнстрима в объятия «златого тельца» фантастики, авторы не стали отступать от традиций. Вначале старательно морочили головы нам, бедненьким-несчастненьким, а затем потихоньку раскрутили сюжет до логического конца. Более того, далеко ходить поленились, а написали о себе, любимых.
Однако следует заметить: присуща нашим литераторам некоторая беспринципность. Такое чувство, что лишь изначальная правильность (если вы нас понимаете…) их героя не дает ему сбиться с честной дороги, а вовсе не рука авторов, которые, увы, сами не знают, как в жизни лучше. И почему-то кажется, что именно беспринципность (не слишком плохое качество в нашу переменчивую эпоху) позволила Тамаре Польских вступить в соавторство с г-ном Снегирем уже после сетевой публикации фрагмента будущего романа, заявленного как «сольник» Снегиря. Впрочем, это правильно с коммерческой точки зрения: одновременно «захватываются» две читательские аудитории. Особливо сей прием действен, если соавторы – писатели известные и популярные. Но с точки зрения художественности, если можно говорить о таковой применимо к современной фантастике, пребывающей в затяжном кризисе… С позиций «высокой словесности» существует окраска стиля, которую не вытравить, о чем бы человек ни писал. Стиль Снегиря, при всей его «детскости», достаточно оптимистичен, жить хочется, даже когда совсем «не катит». А общий стиль Польских – видимо, привнесенный ею из эпохи заигрывания с номкомиссией Букера, – можно назвать «энергией распада». Герои на каждом шагу что-то проигрывают и что-то теряют. Естественно, при «литературном» распаде, как и при атомном, высвобождается энергия – определенной категории читателей это нравится: читать и представлять, как все, что строилось веками, рассыпается в одночасье. Круто. Адреналин плюс всякая химия, вырабатываемая организмом специально для апокалипсисов. А что остается потом? Разумного, доброго, вечного?
92 
