Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
487 
Вот к этому и свелась теперь вся проблема: не Францию-Англию разведывать, нет, ехать только через Германию, конечно! Но: как, чтоб не от себя, чтоб это возникло от кого-нибудь другого?…
Если кто сомневается, можно хорошо убедить так: ваши опасения – курам на смех! Да неужели же русские рабочие поверят, что старые испытанные революционеры действуют в угоду германскому империализму? Скажут – мы «продались немцам»? Так ведь про нас, интернационалистов, и без того уже давно говорят, раз мы не поддерживаем войну. Но мы делами своими докажем, что мы не немецкие агенты. А пока надо – ехать, ехать, хоть через самого дьявола.
Но – кому внушить инициативу? А без этого и возможность будет – а ехать нельзя. Нам одним, первым нам, от себя, – нельзя, в России окажется трудно.
Так и прокатился день, не дав решения и выхода…
А за один этот день – что там в России наворочено!
Туда, в ревущую тьму, прислониться к тёмному стеклу – мелькало, мелькало, неслись косые пули! Вот такое и в Петербурге сейчас. Бешено выло в трубе, стучало где-то на крыше, никогда не стучало, что-то оторвало. Ну, закручивало!
Как будто вот последние часы упускаем, последние часы. Писать им, писать дальше:
… Милюков и Гучков – марионетки в руках Антанты… Не рабочие должны поддерживать новое правительство, а пусть это правительство «поддержит» рабочих… Помогите вооружению рабочих – и свобода в России будет непобедима! Учить народ не верить словам!… Народ не пожелает терпеть голода и скоро узнает, что хлеб в России есть и можно его отнять… И так мы завоюем демократическую республику, а затем и социализм…
Раскрутилось внутри, вытягивало жилы рук и ног от бездействия. А – пойти в эту бурю, выходиться! Иначе ведь всё равно не заснуть. Пусть ветер потолкает, продует.
Внизу лестницы – запахнулся, старую шапку нахлобучил крепче. (Спросил председатель шо-де-фонского профсоюза: «Это что за пилот?»)
Сразу – как толкнуло, как понесло, ну настоящий ураган! А – по сухому, снега мало. Фонари все видны, а небо тёмное. Брян-нь! – выбило стекло из уличного фонаря. Черепицей стучит, тут и на голову свалится.
Узкие, узкие, узкие улочки старого города, в какую сторону ни иди – лабиринт. Заблудишься тут как мышь, не вырвешься на просторы петербургских площадей.
Управляли Россией 40 тысяч помещиков – неужели ж мы столько не наберём и не управим получше?…
На Нидерхофштрассе, улице ночных гуляний, прохожих почти никого, все забились за светлые окна. И барахтается в ветрище беспомощный – нагнутый, вялая, рыхлая, знакомая фигура… Григорий!
С вокзала? Приехал опять?
– Владимир Ильич, много важного, решил приехать.
– Ну, что Цивин? Был у Ромберга?
– Был сегодня. Сейчас расскажу. Тот обрадовался!
Один туда качнётся, один сюда, руками от ветра отбиваясь, шапку хватая. Побрели назад. Говорить трудно, но и не терпится.
В Берне весь день заседал эмигрантский комитет по возвращению на родину, и Зиновьев там от нас. Ну и что, как?
Говорильня, говорильня, перебирали все варианты – и через союзников и через Скандинавию. А Мартов предложил – через Германию!
– Мартов??
– Через Германию!!
– Мартов??? Воздуха нет кричать.
– Да! В обмен на немецких военнопленных в России!
– Ма-артов???
– Получить согласие Временного правительства… Через Гримма – в переговоры со швейцарскими властями…
Что за удача! Какая удача! Предложил – Юлик, не мы! Так и назовём – план Мартова! А мы – только присоединяемся.
Первое слово – сказано!!
475
И ещё снова он не позвал.
Но и хорошо: душе и голове нужно время, чтобы всё уложилось, нашло свои места. И было бы готово расти дальше.
Потому Ликоня так и смялась, что всё шагнуло слишком быстро.
Теперь – не потеряться у него. Зачем ему нужна потерянная?
Постеснялась говорить своё. А – надо. Сколько б движения и воздуха ни было в его мире, но и то особенное, узкое, в чём Ликоня, – ему не лишнее.
Иначе бы – в театры он не ходил.
Ликоня не стала артисткой, но право же, лучший аромат – она собрала.
Пейте меня! Выпейте меня! Во мне есть.
Однако прошёл день. И ещё один. И ещё один. А он не звал.
Да как он занят! За те часы, что Ликоня была у него, – два раза ходил к телефону. И потом эти все дрязги – на улицах, с правительством – они же его касаются. Даже её саму потащили на какое-то нелепое кормление солдат.
487 
