38 
— Что будете заказывать? — спросила официантка, подойдя к столику. Из ее кармашка выглядывал оранжево-синий платочек.
Это была одна из тех ярких полных блондинок с идеальной прической и хорошим макияжем, что следят за собой и заставляют вас заметить, что, несмотря на полноту, у них приятное лицо.
— Бифштекс и жареный картофель по-домашнему, — сказал он, протягивая меню. — Два яйца всмятку и еще галлон кофе!
— Вам налить кофе в чашку или я должна залить его непосредственно в ваши вены?
Он усмехнулся.
— Ты должна просто принести его, дорогая, и я решу сам, что с ним делать. — Черт возьми, он любил официанток! Они были лучшими женщинами в мире. Они были доступны, симпатичны, и у каждой из них была своя история.
Он заметил, как эта официантка перед тем, как уйти за заказом, некоторое время смотрела на него, словно изучая его лицо. Такое случалось всегда, и он обычно не обращал на это внимания, если они при этом не бросали на него полуголодный взгляд, говорящий о желании получить то, что он черт возьми, был не в силах им дать.
Черные понедельники навалились уже в полную силу. Именно в это утро, сразу после того как он еле поднялся с кровати и стоял под душем, стараясь держать свои налитые кровью глаза открытыми, Медведь подошел прямо к нему и прошептал в самое ухо: «Скоро День Всех Святых, Бодин! Где ты собираешься спрятаться в этом году?»
Далли включил холодную воду как можно сильнее, но Медведь не уходил.
«Неужели такое ничтожество, как ты, думает, что может жить на одной планете вместе со мной?»
Далли отогнал воспоминания, когда с едой появился Скит, плюхнувшись на свое место. Далли оттолкнул тарелку с завтраком и отвернулся, пока Скит терзал бифштекс с кровью.
— Как ты сегодня себя чувствуешь, Далли?
— Не могу пожаловаться.
— Прошлым вечером ты выпил довольно много!
Далли пожал плечами:
— Сегодня утром я пробежал несколько миль. Сделал разминку. Выгнал алкоголь с потом.
Скит поднял глаза, нож и вилка замерли в руках.
— Что-то не верится!
— Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
— Ничего не имею в виду, Далли, но думаю, что на тебя опять навалились черные понедельники.
Далли отпил глоток кофе.
— Это естественно — впадать в депрессию к концу сезона: слишком много мотелей, слишком много времени в дороге.
— Особенно если ты даже не приблизился к ведущим игрокам!
— Турнир есть турнир!
— Дерьмо собачье! — Скит вернулся к бифштексу. Несколько минут прошло в молчании.
Наконец Далли заговорил;
— Интересно, Никлое когда-нибудь страдает от черных понедельников?
Скит бросил свою вилку.
— Не начинай думать о Никлосе снова! Каждый раз, когда ты начинаешь о нем думать, твоя игра летит к черту!
Далли перевернул свою пустую чашку и взял чек.
— Ты можешь одолжить мне гетры?
— Брось, Далли! Я думал, ты собираешься снять свое снаряжение.
— Так ты хочешь, чтобы я играл сегодня, или нет?
— Конечно, хочу, но мне не нравится, как это у тебя в последнее время получалось!
— Тогда просто сними гетры и дай мне эти чертовы пилюли!
Скит покачал головой и подчинился: вынул из кармана черные капсулы и толкнул их через стол. Далли перехватил их. Глотая капсулы, он подумал о том, что существует полузабавное противоречие между его заботой о своем атлетическом теле и тем, чему он подвергал это тело в ночных попойках, глотая потом запрещенные пилюли, которые Скит должен был повсюду носить с собой. Но это по-прежнему не имеет значения. Далли уставился на деньги, которые сам бросил на стол. Если тебя угораздило родиться Бодином, можно с большой вероятностью предположить, что причиной смерти не будет старость!
— Это платье отвратительно!
Франческа изучала свое отражение в длинном зеркале, прикрепленном к задней стенке трейлера, который служил в качестве передвижной костюмерной. Ее глаза увеличили для съемки янтарными тенями и густо наложенной на ресницы тушью. Волосы Франчески были разделены на две половины, гладко зачесаны на висках и собраны над ушами в локоны. Стиль причесок того времени был и очаровательным, и естественным, поэтому она не спорила с мужчиной, который в этот момент заканчивал работу над прической, а с платьем была совсем другая история.
Ее чувству стиля претила безвкусная розовая тафта с рядами белых рюшей по юбке, которая выглядела, как сладкий взбитый крем с клубникой. Корсаж сидел так плотно, что Франческа еле дышала, и косточки корсажа поднимали грудь так высоко, что под лифом платья скрывались только соски. Наряд умудрились сделать не только слащавым, но и вульгарным, не имеющим ничего общего с костюмами, которые Мариса Беренсон носила в «Барри Линдоне».
38 
