Насвистывая “Summer in the City” из “Лавин Спунфул”, я вырулил с Омотэсандо на Аояма с мыслью прикупить в “Кинокуния” каких-нибудь овощей. Но, заезжая на стоянку, вдруг вспомнил, что завтра-послезавтра улетаю в Саппоро. Не нужно ничего готовить — а значит, и покупки не нужны. Я даже растерялся от свалившегося безделья. В ближайшее время мне было абсолютно нечем себя занять.
Без всякой цели я сделал большой круг по городу и вернулся домой. Жилище встретило меня такой пустотой, что захотелось выть. Черт бы меня побрал, подумал я. И, свалившись бревном на кровать, уставился в потолок. У этого чувства существует название, сказал я себе. И произнес его вслух:
— Потеря.
Не самое приятное слово, что говорить.
— Ку-ку! — позвала меня Мэй. И громкое эхо прокатилось по стенам пустой квартиры.
42
(Сон о Кики)
Мне снилась Кики. То есть, скорее всего, это был сон. А если не сон, то какое-то состояние, очень на него похожее. Что такое “состояние, похожее на сон”? Не знаю. Но такое бывает. В дебрях нашего сознания обитает много такого, чему и названия-то не подобрать.
Для простоты я назову это сном. По смыслу это ближе всего к тому, что я пережил на самом деле.
* * *
Солнце уже садилось, когда мне приснилась Кики.
Во сне солнце тоже садилось.
Я звонил по телефону. За границу. Набирал номер, который та женщина — якобы Кики — оставила мне на подоконнике в доме на окраине Гонолулу. Щёлк, щёлк, щелк, — слышалось в трубке. Цифра за цифрой, я соединялся с кем-то. Или думал, что соединяюсь. Наконец щелчки прекратились, повисла пауза, и затем начались гудки. Я сидел и считал их. Пять… Шесть… Семь… Восемь… После двенадцатого гудка трубку сняли. И в тот же миг я оказался там. В огромной и пустынной “комнате смерти” на окраине Гонолулу. Времени было около полудня: из вентиляционных отверстий в крыше пробивался яркий солнечный свет. Плотные столбы света отвесно падали на пол: сечения квадратные, грани просматривались так отчетливо, словно их обтесывали ножом, — а внутри танцевала мелкая пыль. Южное солнце посылало в комнату всю свою тропическую мощь. Но ничего вокруг эти столбы не освещали, и в комнате царил холодный полумрак. Просто разительный контраст. Мне почудилось, будто я попал на дно моря.
Держа телефон в руках, я сел на диван и прижал к уху трубку. Провод у телефона оказался очень длинным. Петляя по полу, он пробегал по квадратикам света и растворялся в зыбкой, призрачной темноте. Просто кошмарно длинный провод, подумал я. В жизни не видел провода такой длины. Не снимая телефона с колен, я огляделся.
Ни мебель, ни ее расположение в комнате, с прошлого раза не поменялись. Диван, обеденный стол со стульями, телевизор, кровать и комод, расставленные всё в том же неестественном беспорядке. Даже запах остался тем же. Запах помещения, в котором сто лет никто не проветривал. Спёртый воздух, воняющий плесенью. И только скелеты пропали. Все шестеро. Ни на кровати, ни на диване, ни за столом, ни на стуле перед телевизором никого не было. Столовые приборы с недоеденной пищей тоже исчезли. Я отложил телефон и попробовал встать. Немного болела голова. Тонкой, сверлящей болью — так болит, когда слушаешь какой-то очень высокий звук. И я снова сел на диван.
И тут я заметил, как на стуле в самом темном углу вдруг что-то зашевелилось. Я вгляделся получше. Это “что-то” легко поднялось со стула и, звонко цокая каблучками, двинулось ко мне. Кики. Выйдя из темноты, она неторопливо прошла через полосы света и присела на стул у стола. Одета, как раньше: голубое платье и белая сумочка через плечо.
Она сидела и смотрела на меня. Очень умиротворенно. Не на свету, не в тени — как раз посередине. Первой мыслью было встать и пойти туда, к ней, но что-то внутри остановило меня — то ли моя растерянность, то ли легкая боль в висках.
— А куда подевались скелеты? — спросил я.
— Как тебе сказать… — улыбнулась Кики. — В общем, их больше нет.
— Ты решила от них избавиться?
— Да нет. Они просто исчезли. Может, это ты от них избавился?
Я покосился на телефон и легонько потер пальцами виски.
— Но что это было вообще? Эти шесть скелетов?
— Это был ты сам, — ответила Кики. — Это ведь твоя комната, и все, что здесь находится — это ты. Всё до последней пылинки.
— Моя комната? — не понял я. — А как же отель “Дельфин”? Что тогда там?