358 
Не-ет, разучились мы, братцы, стенкой стоять.
Надо ехать в Москву, в Китай-город, к молодому Сергею Третьякову, советоваться, они с Польщиковым друзья. Ещё год назад Сергей Николаевич „штурмовал правительство”. На мартовском съезде избрали его заместителем Рябушинского в оргкомитете промышленников. Он – многих новых вожаков знает, и Польщикову скажет, как дело видит, не таясь. Сейчас вот – отказался ехать на новый торгово-промышленный съезд в Петрограде: собираются мародёры тыла.
Надо основательно обсудить. С мародёрами и рвачами нам не по пути, тут и толковать нечего. Но – с правительством? Шесть недель назад мы дали им беспринудительное подчинение, полное доверие, поддержку, заём, ограничение прибыли, – а взамен получили? – развал, приказы без ума, или никаких. Что же вы? – ведите! спасайте! вы же – правительство! Без хозяина нигде никакое дело не пойдёт.
Или – опять нам в оппозицию? Или спасать Россию помимо правительства, – так кому ж это по силам? Не по силе и наших денег.
Куда ж это всё раскачивается, если – не рухнуть?
А если рухнет – то что уцелеет и от всего твоего имущества?
Всё – в тлен?
А – как же тогда жить?
По-русски, конечно, и так: засвистит судьба Соловьем-разбойником, погибать – так и погибать!
А – сын? Дочь? Жена?
Всегда, сколько помнил, жил Польщиков с ощущением своей силы: силы тела, силы соображения, знаний, и силы денег. И вдруг вот, посреди расцвета, – застигнут ощущением, что сила утекает из него: пока ещё не мускульная, не кровяная, только имущественная. Но за хаосом в его имуществе, пароходах и конезаводстве – порушится и вся остальная. И не удержишь.
Сперва намечал ехать в Петроград на этот съезд, – отдыхал душой, что Зореньку повидает. А теперь – нет.
Даже в эти горькие недели нашёл время, написал ей два письма.
Другая бы пора – взял бы её на Волгу. Да вывел бы на палубу хозяйкой своего лучшего корабля. („Самодержца”. Да пришлось переименовать…)
Но началась такая подвижка – такая подвижка всего – уже ощущал Польщиков недохват силы – на всё, на всё.
Стал – не хозяин своей жизни.
Тряска пойдёт – и эту девочку тоже он не удержит.
110
Революционному деятелю надо быть крайне и стремительно подвижным, чтобы повсюду-повсюду успеть, – от этого могут зависеть важные части революционной ситуации или даже вся она целиком. Именно такую подвижность – во всём участвовать самому – проявлял от первого дня революции и множество раз с тех пор Николай Дмитриевич Соколов, отчего и был любимец ИК, и любим советскими массами, и всюду звали его выступить, объяснить, направить. („Роковой человек” звали его в шутку.) Однако по игре революционной случайности, он так и не занял никакого определённого видного поста, лишь оставался всеобщим соединительным звеном, и его посылали, а то он мчался и сам, на всякое прорывное место. Всегда первому узнавать сенсацию и принести её тем, кто в ней нуждается, – был его девиз. И это он помог направить работу Чрезвычайной Следственной Комиссии. И это он на Совещании Советов должен был делать важнейший доклад об организации революционных сил – но Совещание затянулось, ничто не помещалось, и он только выступил по поводу поправок к готовой резолюции, без доклада. Вероятно, именно из-за своей неуловимой подвижности он сперва не состоял ни в какой конкретной комиссии ИК – и только вот в середине апреля ИК сформировал специальную Законодательную комиссию в составе одного Соколова, он и стал – Комиссия. Ну, да он же был и первый юрист в ИК. Но нужно ли было проверить Военную комиссию, выяснить организацию транспортного дела, войти в правительственную комиссию морского судоустройства, или принимать, принимать, принимать в Таврическом бесчисленные военные депутации-делегации, – и на всё это был незаменимый Соколов!
Кажется – никак невозможно успеть? – даже и в автомобиле? У некоторых членов ИК появились прикреплённые к ним автомобили, у Соколова не было. Тогда он взял себе реквизированное придворное ландо с массивными вензелями и коронами на дверцах (их и не оторвать легко, и не надо), с парой кровных вороных, прекрасно съезженных нога в ногу, и осанистым седобородым кучером на высоких козлах, – и так ездил по Петрограду, особенно не минуя Невского, любя глазеть вдоль Невского, откинутый в сиденьи и в сиреневых лайковых перчатках сам.
358 
