Последние отзывы

  47  

— Вы готовы заказывать?

— Как мы можем быть готовы? — сквозь зубы процедил Аллан. — Вы же только что принесли нам эти чертовы меню. Да еще не слишком вежливым образом!

— Аллан, — взмолилась Маргарет, — прошу тебя.

— Хорошо, хорошо. Что ты будешь?

Маргарет покачала головой.

— Мне… мне не нужен обед. Я же сказала тебе, что предпочла бы…

— Горячую сосиску, — перебил ее Аллан.

Официант отпрыгнул, как будто ему под нос сунули тарантула.

— Это шутка, сэр?

— Разве я похож на шутника? — Аллан оскалил зубы в холодной усмешке. — Леди хочет горячую сосиску. Мне то же. На булочке, с горчицей и кислой капустой.

— Но… — Официант встретился с Алланом взглядом. — Разумеется, — холодно сказал он.

После его ухода Аллан постарался успокоиться. Черт побери, из-за чего он так разошелся? А на что так разозлилась Маргарет? К дьяволу Джой — вся эта кутерьма из-за нее.

Он наклонился над столом.

— Мэгги, послушай меня. Джой не имеет к нам никакого отношения. Давай забудем о ней, ладно?

Маргарет помедлила. Ей хотелось поверить. Но сначала она решила задать один вопрос, и, хотя все внутри останавливало ее, она так и не смогла отказаться.

— Аллан? Ты… ты бывал у нее? — тихо спросила она. — Все эти ночи… вечера… когда возвращался домой так поздно, ты проводил у нее?

Аллан вскинулся, будто его ударили.

— Нет, — резко ответил он, — разумеется, нет.

— Просто я… просто я подумала…

— Что ты подумала?

Аллан пришел в ярость. Черт побери, он с уважением отнесся к данным ими клятвам, хотя их отношения и делали эти клятвы бессмысленными. Что она себе позволяет! Обвинять его в супружеской неверности!

— Что ты подумала? — спросил он снова, глядя ледяными глазами. — Неужели после нескольких месяцев, когда я, по твоей милости, вел жизнь монаха, ты имеешь право спрашивать, где я проводил вечера?

— Я вовсе не принуждала тебя вести жизнь монаха! Ты прекрасно знал с самого первого дня, что у меня не было никаких намерений… что наши отношения не будут плотскими. А что касается расспросов, Аллан Флеминг, хотя яи имела полное право, но никогда не делала этого!

— Что значит имела полное право? — Аллан криво усмехнулся. — Хочу кое-что сообщить тебе, крошка. По контракту ты стала моей женой, а не надсмотрщиком.

— Такому человеку, как ты, надсмотрщик просто необходим! Только сумасшедшая жена может терпеть подобное поведение: уходишь и приходишь, когда заблагорассудится, без всяких объяснений или хотя бы телефонных звонков.

— Ты чертовски права! Привилегия мужчины — жить так, как ему заблагорассудится.

Только не тогда, когда он живет с женщиной, которую любит, в отчаянии подумала Маргарет, и если хочет, чтобы эта женщина была счастлива.

— Нет, если он женат, — сказала она.

— Но я не женат, — отрезал Аллан. — Помнишь, ты сама говорила мне об этом? И была права. У меня есть клочок бумажки, на котором написано, что меньше чем через неделю я проснусь свободным…

Не успев закончить фразу, он увидел, какую боль причинил Маргарет. О Боже, подумал он, что я наделал! Какой же я дурак, полный, непроходимый идиот!

— Мэгги, я не хотел…

— Конечно, хотел, — прошептала она. Не смей плакать! — мысленно приказала себе Маргарет. Черт побери, не смей плакать! — Очень признательна за то, что ты вернул меня к реальности. — Она отодвинула стул, на губах промелькнула тень улыбки. — Я знаю, что способна стиснуть зубы и пережить оставшуюся неделю, но…

— О чем, черт побери, ты говоришь?

Маргарет набрала полную грудь воздуха. Сердце ее разрывалось, но он не должен был узнать об этом. Никогда.

— Несколько месяцев, — сказала она, — я терпела твой дурной характер, твое высокомерие, самомнение и тщеславие.

— Ты? Это ты терпела? Если кто и терпел, то это я!

— Вчера вечером, перед твоим приходом, звонила Дайана. Она напомнила мне, что в ее и в моих интересах возобновить наш контракт. Поэтому прошлой ночью я решила… я решила…

Аллан схватил ее за руку так быстро и крепко, что она вскрикнула.

— Довольно, — сказал он негромко, но это не могло скрыть еле сдерживаемую ярость, сковавшую каждый мускул его тела. — Ни слова больше, Мэгги, предупреждаю тебя.

Она выдернула руку и, гордо выпрямившись, поднялась из-за стола, стараясь скрыть от него свою боль и всю чудовищность своей лжи.

  47